— Ax! Очень приятно, — дель-Грасиас галантно поклонился Асе, на что она ответила ему традиционным приветствием пионеров.
Наступила тишина. Бразильский языковед, ероша свою и без того взвихренную шевелюру, с минуту присматривался к мальчику. Вдруг, внезапно, почти одним горлом, дель-Грасиас выкрикнул какую-то короткую фразу. Мальчик шевельнулся, поднял веки, повел глазами и остановил их на пышной серебряной бороде Британова. Московский профессор энергично замотал головой, отступил на шаг и указал мальчику на экран. Несколько раз Грасиас выкрикивал непонятные, похожие на заклинание слова. Наконец мальчик обратил внимание на тщедушную фигурку косматого языковеда. Бразилец сигнализировал ему самой эксцентрической жестикуляцией с другого конца комнаты.
Оба профессора и врач внимательно следили за выражением лица мальчика. Для них было ясно, что он не ощущал экрана.
Маленький индеец пристально смотрел на языковеда, видимо собирая свои разбегающиеся мысли и стараясь понять, чего хочет взъерошенный человек, разговаривающий с ним издали. Наконец губы его шевельнулись.
— Та бай сгино, — тихо сказал он.
Дель-Грасиас просиял и обвел всех взглядом победителя.
— Он понимает язык курунга. На мой вопрос, как его зовут, он ответил: «Я не знаю». Это настоящий язык «Золотой улитки»!
Профессор и врач переглянулись. О'Фенрой выразительно поглядел на Британова.
— Спросите мальчика, кто его родители, — обратился к бразильцу О'Фенрой.
— Кхаро! — крикнул Грасиас и защелкал пальцами у себя над головой.
Мальчик поднял на него глаза.
— Простите, что означает это слово? — спросил профессор Британов.
— Этим словом курунга окликали друг друга. Нечто вроде европейского «алло» или русского «эй».
Грасиас вновь заговорил с мальчиком на своем горловом языке.
Корреспонденты в соседней комнате внимательно следили за переговорами. Вряд ли кто-нибудь из них мог похвастать, что он когда-либо уже присутствовал при переговорах с представителем вымершего племени. Можно поэтому представить душевное состояние этих потомков никогда не вымирающего племени репортеров. Они ходили на носках, делали большие глаза, перешептывались и поминутно кидались к своим фонографам, установленным на столике подле самой двери.
Спокойнее всех вел себя Мерc: он ничего не записывал, его фонограф не стоял на столике, он не ходил на носках по комнате. Засунув руки в карманы, неподвижно стоял он подле двери и, шевеля ушами, вслушивался в разговор бразильца с мальчиком.
Мартин дель-Грасиас между тем, по просьбе профессора, задал мальчику еще несколько вопросов. На все вопросы — об имени, о родителях, о родине, обо всем, что с ним случилось, — мальчик вяло отвечал:
— Та бай сгино…
Это означало: «Я не знаю».
То же самое он ответил, когда Грасиас взял у себя со стола книгу и, подняв ее над головой, спросил мальчика, как называется предмет, который он держит в руках. Далее оказалось, что мальчик не знает, как называется одеяло, подушка, стакан и много других вещей.
Профессор и главный врач подошли к экрану, поближе к стереовизору, и тут все, в присутствии Грасиаса, составили небольшой консилиум. Профессора и врач приходили к выводу, что мальчик одержим психической болезнью, именуемой в науке «провалом памяти».
— Курунга, если не ошибаюсь, были обитателями тропической местности, — в раздумье сказал профессор Британов.
— Совершенно верно, — подтвердил Грасиас.
— Тогда я никак не пойму, каким же все-таки образом очутился во льдах у полюса этот представитель давно вымершего экваториального племени?
— Будем надеяться, коллега, — сказал ирландский психиатр, — что ваш пациент когда-нибудь сам об этом расскажет. Провал памяти — это не кретинизм. Память может вернуться к нему совершенно внезапно при столкновении с таким обстоятельством, которое напомнит ему прошлое. Возможно, что припоминать прошлое и запоминать настоящее он станет постепенно, при хорошем лечении.
— Что касается меня, то я просто сбит с толку, — сказал дель-Грасиас, с искренним недоумением глядя с экрана на своих собеседников. — Я полагал, что являюсь единственным человеком на земном шаре, говорящим на языке курунга. Ваш феноменальный пациент, профессор, разубедил меня в этом. Вы себе не представляете, какое значение для этнографов имеет появление этого мальчика. Он опровергнет все предположения о судьбе племени курунга. Ведь нельзя же предполагать, что голые, беспомощные курунга совершали полярные экспедиции, прихватывая с собой детей и запасшись водолазными скафандрами довольно усовершенствованных глубинных моделей.
— Факт. Я слышу мудрые слова…
Изображение Грасиаса перекосилось. Дед Андрейчик отодвинул экран, как портьеру, и шагнул в палату.
Неизвестно почему, но старик решил воспользоваться дверью, прикрытой экраном и выходящей в коридор.
— Товарищ Грасиас говорит сущую правду, — сказал он, подходя к ученым и приветствуя их поднятой рукой, сжатой в кулак. — Никаких данных насчет индейских полярных экспедиций нет. Но есть другие данные. Во-первых, усовершенствованный, но устаревший уже после появления водохода скафандр и, во-вторых…
Старик опустил руку в карман и извлек электронную «пращу Давида».
— …во-вторых, вот эта бесшумная хлопушка.
В соседней комнате возникло движение. Мерс вылез почти до половины в дверь, нарушив общий уговор корреспондентов не мешать консультации ученых. Корреспонденты сдержанно загудели, не Мерс, не обращая на них внимания, стоял в дверях, исподлобья разглядывая револьвер в руках деда Андрейчика.
— Я слыхал ваш разговор с мальчиком по отводному репродуктору, — продолжал старик. — Мне кажется, что вы его не про те вещи спрашивали. Факт. Давайте спросим его, как называется данный предмет, найденный моим внучком Юрой на льду.
— Пожалуйста, — сказал Грасиас. — Но профессор О'Фенрой определяет у мальчика провал памяти. Вряд ли вы добьетесь от него чего-нибудь кроме «Та бай сгино»…
— Нет, нет, — перебил его О'Фенрой. — Это очень важно. Покажите мальчику это оружие, — я о нем знаю: есть предположение, что револьвер когда-то принадлежал ему. Только не давайте в руки, если револьвер заряжен. А вы, товарищ Грасиас, медленно и ясно задайте мальчику три вопроса подряд:
«Вспомни, что это. Где ты это видел? Как это называется?»
— Вот-вот. Только пусть кто-нибудь другой покажет мальчику данный предмет. Ну, хотя бы…
Старик оглянулся. Мерс отпрыгнул от двери и отошел в глубь соседней комнаты.
— Ну, зачем же вы прячетесь, товарищ Мерс? А я вас как раз и хочу призвать на помощь, — сказал старик. — Товарищ Мерс!
Молчание длилось несколько секунд. Мерс не отзывался. Наконец он медленно подошел к двери и засунул руки в карманы брюк.
— Что вам от меня нужно? — резко спросил он по-английски.
— Ничего особенного, — со смиренным видом сказал старик. — Я стар, руки дрожат. Револьвер заряжен. Факт.
— Разрядите…
— Не умею.
Мерс шагнул к старику, взял револьвер. С минуту он держал его как бы в нерешительности, затем твердым шагом направился к мальчику. Подойдя вплотную к койке, Мерс снял очки. Щурясь от света, он уставился в лицо мальчику блеклыми водянистыми глазами и высоким горловым голосом выкрикнул какую-то непонятную фразу.
Мартин дель-Грасиас обеими руками рванул свои вихры и встал на экране на носки, как танцор, исполняющий лезгинку. Казалось, в следующее мгновенье бразилец выпрыгнет с экрана.
Оба профессора и врач удивленно переглядывались. Ася испуганно смотрела на злое бледное лице Мерса. Корреспонденты заглядывали в дверь.
— Что он сказал? — спросил дед Андрейчик.
— Он говорит на языке курунга! — крикнул дель-Грасиас. — Он спросил: «Как ты сюда попал?»
— Друмо! — раздраженно крикнул Мерс.
— Он приказывает мне молчать, — жалобно сказал дель-Грасиас.
— Я не приказываю. Я прошу, — уже спокойнее сказал Мерс. — Я тоже языковед и знаю язык «3олотой улитки». Не мешайте мне. Я сам поговорю с мальчиком.