— Не махнуть ли по старому адресу? — произносит, поеживаясь, Иван. — Посидим возле печки, чайку попьем…
— Только и всего? — рассеянно откликается Виктор. — Нет, поначалу заглянем в местный музей, я читал, что…
— Глянь на часы! Муз — ей! Ночь на дворе, хоть и белая…
— Подожди, разведаю…
Иван исчезает в подъезде двухэтажного дома, возле которого остановились в раздумье: куда двинуть свои стопы дальше? Нагляделись на местные примечательности, надо же! Спит поселок, псы косматые и те режим соблюдают, спят в заветрии.
— Попили чайку! — Иван явно удручен «разведкой».
Тут со скрежетом еще откидывается форточка на втором этаже, рокочет полусонной хрипотцой:
— Нету ее, понял. Второй уж год, как уехала. Шляются, обормоты…
Иван машет рукой, вздыхает:
— Зимовал я здесь, Витя. Такую зимушку скоротал, век не забуду. Да я ж тебе рассказывал, забыл разве?
— Ничего ты мне не рассказывал…
— Разве? Ладно, все равно опомнись, забудь про свой музей, как-нибудь в другой уж раз! Пошли…
— В другой раз? Ха!
У Ивана свои огорчения, которые мало сейчас занимают его товарища. В ту зиму, когда на электростанции залатывали пробоины, когда дожидались новой навигации, чтоб продолжить путь на Колыму, случилась у него в этом поселке любовь — неожиданная, горькая и бесшабашная, и, может быть, последняя, как думал Иван. Но разломились льды, пришли ледоколы, и надо было прощаться с Диксоном. «Оставайся, Ваня!» — уговаривала женщина. «Я еще вернусь!» — отвечал — Иван. Поздно вернулся. Эх, жизнь моряка!
…Они шли по пустынной улице Диксона. Отдаленный шум прибоя, рассказ Ивана возвращали к реальности Виктора, стряхивая наваждение воспоминаний, он опять пристраивался к размашистому шагу Пятницы, вслушиваясь в его историю, случившуюся на этих оснеженных, холодных берегах.
— А жена? — спрашивает Виктор.
— Жена-то? — Пятница пинает подвернувшийся под ногу камешек. — А я после плавания женился. Почти не раздумывал: пора, думаю, похолостяковал…
Кому не хочет признаваться Иван, так это себе. Пусть не было у них горячей любви, но все ж надеялся он наладить семейную жизнь по житейскому присловью — «стерпится, слюбится»! Надоел Север, льды, холод. Манила деревня, запах земли в огороде, трава, сенокос — извечное, дорогое. Все грезилось и там, под колымским и диксоновским небом!
Стерпится, слюбится! Так оно и выходило постепенно. Молодая супруга утрачивала новоприобретенные за годы учебы в городе привычки. Курить даже бросила. Покури-ка в перекрестном обзоре бдительных сельских старушек. Бросила.
От одного только всеми силами отбивалась — обзаводиться своим двором, животиной. Иван же хотел, чтоб было как у людей. Привел во двор нетель, сторговал недорого у отъезжающего на Север тракториста, не испугался свалившихся хлопот: сено надо косить! Сенокос отвели верст за пятнадцать в какой-то болотине. Близко к деревне — под самые огороды, как под горло, перепахано. Какие сенокосы для частников, если ни зеленой лужайки у околицы для телят, ни тем более выгонов для дойного стада! Взлохматили плугами даже солонцы возле озера, вывернув землю белой изнанкой, неприспособленной рожать и неприхотливую колючку.
Охотней ездила по выходным супруга с молочным бидоном в райцентровский магазин: хоть и жиденькое, хоть и постненькое молочко, голубоватой смертельной прозрачности, а дешевле купить, полагала она, чем ломить работу на сенокосном лугу, подниматься ни свет ни заря, браться за подойник, управляться до выгона хилого деревенского стада в поле. Да и у Ивана не получалось уже с деревенской жизнью. Все вспоминалось долгое плавание, эти странствия и приключения во льдах, зимовка на Диксоне. И через год, продав корову — первотелка, он уже не помышлял о прежней затее, хоть и новая линия вышла для сельского жителя: сколько душа желает, обзаводись своим хозяйством. Переболело что-то в Иване, хлебнул, знать, вольных дорог, что ли!..
— Ориентир на взгорке видишь? Кафе — ресторан!.. Пришвартуемся?
— Веди! — согласился Виктор.
Грохочет музыка. За тяжелыми дверьми, в которые они безуспешно помолотили кулаками, топот, смех, голоса. Наконец — торопливые женские шажки.
— Кто там?
— Пирожки с капустой… Впусти, милая.
— Нельзя сегодня.
— А мы из клуба веселых и находчивых, не пожалеете, — опять дурачится Виктор. — На пару слов, девушка.