Стряхнув наваждения сна, Иван решительно потянулся к одежде и скоро был наверху. Спокойная гладь воды, расцвеченная утренними красками, изумрудно — розово простиралась во все стороны света. Причудливых форм редкие льдины, проплывающие мимо бортов, да любопытные мордочки нерп, востроглазо следящие за караваном, только подчеркивали идиллический простор моря. Да еще впереди по курсу вырастали над водой надстройки величественного судна.
— Никак, «Арктика»? — произнес Пятница.
— Мимо проходит, — кивнул капитан Глебов.
И Ваня, чтоб окончательно проснуться, вышел на холодок палубы.
Очинив карандаш и пощелкав между делом костяшками счетов, Борисов взял со стола докладную кока — последний отчет о наличии на борту продуктов питания. Углубясь в чтение и глубокомысленно оценивая это «наличие», походил начальник станции на служащего районной конторы, знающего себе цену, что скрупулезен и дотошен до мелочей: вскрыть предполагаемую ошибку в отчете или вовсе противозаконное — заведомый обман, обнародовать и доложить по инстанции! Однако «вскрывать» — нечего, вся сапуновская «ревизская сказка» уместилась на одной страничке. Тут же змеилась размашистая приписка о том, что тушенки — главного харча команды — хватит, «пожалуй, еще на пару месяцев». И если продолжать «жмотничать в том же духе, можно спокойно совершить еще и кругосветное плавание».
— Ну, ну, — кашлянул Борисов и веселей, без прежнего раздражения подумал: и здесь, в деловой бумаге подпустил кок лирики! И опять углубился в подсчеты, приплюсовывая возможные задержки в пути. А то, что они неминуемы, убедила недавняя остановка возле архипелага Норденшельда: в необозримое ледяное поле не рискнул соваться капитан «Буслаева». Слали радиограммы «Арктике», та обещала подойти на помощь, но атомоход задерживался с проводкой других судов через пролив Вилькицкого, убедительно заверив, что «в данный момент нашим скорлупкам в проливе делать нечего».
Теперь, когда дважды изменив курс, экспедиция соединилась с «Арктикой», следуя за ее кормой кильватерным строем, соединенная тросами — в центре «Северянка», — Борисов был рад подвернувшемуся делу. Не торчать же в рубке возле капитана!
А караван шел и шел сквозь пробитую флагманом дорогу, и мелкие льдины, царапая борта, не портили благодушного настроения Борисова, потому так спокойно и умиротворенно ответил он на стук в каюту.
— А — а… Присаживайся, Виктор Александрович, как дела?
— Хлеб кончился, Станислав Яковлевич, умер хлеб! — Сапунов решил, что надо уж сразу выложить. И выложил: — Последнюю булку на ужин порежу…
— Я, конечно, займу еще червонец… сходи и купи! Что, не нравится? А я при чем, понимаете?..
«Резонно, — подумал Виктор. — Молодец, юмору хватило…» Он и сам себя ругал: прошляпил на Диксоне! Ну что бы отрядить кого-то в магазин? Замотался, закрутился. Расхлебывай!
— Мука-то есть у нас?
— Два мешка, — и Виктор опять с ненавистью подумал о тугих кулях, что спокойненько, словно дожидаясь своего часа, постаивают в кладовой… Несколько раз уже ощупывал их сытые бока, вздыхал и, покружа беспомощно по камбузу, опять возвращался в кладовую, проклиная собственное бессилие: уж лучше бы не торчали в углу, не томили душу.
— Мука есть, дрожжи тоже. Работай! — как всегда, припечатал Борисов, пристукнув ладонью по столу.
«Я тебе наработаю!» — весело подумал Виктор, вспомнив анекдот про бича, который пришел наниматься на судно. «Я тебе наработаю!»
Но анекдот анекдотом, а надо было что-то делать, подступаться к дрожжам, идти врукопашную на злополучные кули с мукой. Надо. Утром к чертовой матери полетит весь его нестойкий, дышащий на ладан, поварской авторитет!
Он зашел в каюту к Мещерякову, тот сразу замотал головой, спроси, мол, что полегче! Дед тоже отрицательно потер лысину, с другим народом из обслуги станции и говорить излишне. К морячкам не пошел — стыдно. Оставался Ваня Пятница — эта палочка — выручалочка.
— Это тебе не стишки складывать, — насупился Ваня.
— Во! И ты туда же! Я о деле спрашиваю.
— Тебе знакомы такие термины, как опара, закваска, квашня?
— Ваня — я!.. — вздохнул Виктор. — Знакомство с квашней было в детстве, и то чисто созерцательное.
— Белоручкой рос… Мало, знать, пороли!
— Мало, Ваня, ты прав. Но я великолепно чую и сейчас ветхим своим обонянием, как пахнет возле теплой печки вечерняя квашонка.
— Вот видишь, возле тепла. Стало быть, в переводе на мягкую пахоту… Кумекай. Нужда заставит…