— Может быть, может быть…
Умиротворяет лишь забортная экзотика, а в солнечную погоду экзотики этой сколько душа пожелает: ругаются чайки, не поделив какого-нибудь рачка, прилипшего к перевернутой ледоколом льдине. Подолгу летят они, кружат возле кормы, наверное, как и черноморские их сестрицы, избалованные курортниками, ждут брошенной хлебной корочки или вафельного стаканчика из-под мороженого. Но ни вафель, ни хлеба в море Лаптевых им не бросают. Спартанская жизнь у арктических чаек.
Зато нерпы веселятся вволю. Таращат женственные глаза — очи на проходящий караван, подныривают чуть ли не к самому борту, тоже чего-то ждут. А ждут нерпы музыки. Включи магнитофон — да еще через палубный динамик — закружат, зарезвятся вблизи бортов и долго так сопровождают судно, пока не войдет оно в теснины новых разводий, в нагромождения торосов и ленивого тумана. Тут и матросам не до музыки, просто — гляди в оба.
И Виктор — сейчас он уже смотрит на карту, на которой вахтенный помощник капитана наносит координаты экспедиции, переданные с ледокола, думает, как далеко забрались они от дома.
«От дома!.. От дома?» — и он ловит себя на том, что думает сейчас о доме отцовском, не «о своем»! В родном просторном селе душа его, в том, что привольно раскинулось на высоком увале меж двух синих озер, с домами и многочисленной его родней — близкой и дальней. Оттуда он ушел в юные годы и наезжает только гостем, да еще командированным, по делам.
Нет, городские его жилища, в которых ему приходилось обитать за эти годы, никак еще не вяжутся в нем с неизбывным, родным — дом! Для кого-то, может быть, из его наследников городские эти стены станут такими же отчими, как для него бревенчатые венцы того пятистенка, освеженного и умытого к Майским праздникам… Станут ли?
«Где сейчас Света? Скорей всего, уехала к своим родителям, отдыхает после экзаменов? Скорей всего… При расставании шутливо обещала писать «на деревню дедушке», в каждое из четырех морей, которые ему предстояло пройти. Нина Михайловна… Вот и прошлое не отпускает… Что же делать с ним?..»
И не находит ответов Виктор.
Спугнул его думки прорвавшийся голос в рации:
— Самостоятельно не пройдем! Подождем атомоход!
— Подождем так подождем! — соглашается Сокол. — Не долго путалась старушка…
«У Пятницы это любимое присловье», — вспомнил Виктор,
А за бортом, как живые, скрежетали и смыкались разводья. Начиналась подвижка ледовых полей. Что же дальше, впереди?
Капитан Глебов, редко роняя слова, простаивает на мостике самые трудные полуночные и предрассветные часы. Скупые на эмоции матросы с готовностью кидаются исполнять его указания: «Есть, капитан!» Или вовсе отрывочно: «Понятно!»
Охотно толкует Глебов с дедом, с Глушаковым, который, отстояв вахту, идет на капитанский мостик. Некурящий дед, стойко перенося никотинный угар, терпеливо плавая в облачках дыма, поддерживает беседы на общие житейские и морские темы. К доминошным баталиям, что опять завспыхивали в канцелярии станции, — ноль внимания.
— Эх, Валентин Григорьевич, будь у нас свой ход, — произносит Глебов, — шлепали б мы с малой нашей осадкой у самого бережка, никакие ледоколы, спасатели не нужны были б…
И дед, поднаторевший уже в морских делах, соглашается, кивает:
— Да, конечно, Павел Сергеевич. Надо б конструкторам подсказать…
— А я вполне серьезно. Ну хоть маленькую машину — на время перегона электростанции.
— Подскажу на заводе, — не совсем уверенно говорит Глушаков. И разговор ложится в русло хозяйственных подсчетов, «о народных рубликах», об экономичности и безопасности перегона. Благо, когда чистое море за бортом, не штормит, не колотит. Плыви себе…
Обслуга станции, почувствовав вдруг новую командирскую волю, тянется к капитану, хотя тот нет — нет да и даст понять, что машинные цеха станции не в его подчинении, что дело палубной команды — безопасность проводки: мы, мол, моряки только — извозчики! Доверительный тон капитана еще больше кружит головы мотористам и электрикам. На что уж, кажется, преданный Борисову библиотекарь, но и тот начал увиваться вокруг Глебова.
Вот и сейчас прибежал Крант к Сапунову:
— Завари чайку погуще для капитанской каюты!
— Вова — а… Кранты сорвались, что ли?
— Павел Сергеевич с вахты, устал…
Завтрак в капитанскую каюту в таких случаях относит дневальный по камбузу, однако Вова настоял.
— Ну что ж! — усмехнулся Сапунов. — Послужи…
Впрочем, с палубной командой отношения у кока — о' кэй! По признанию самого Коли Сокола.