Когда Валентин спятил машину во двор, чтоб поближе таскать, пришли постояльцы. Они принарядились в дорогу в длиннополых серых гусях, напоминая кукольных матрешек, невесть как попавших в это урманное захолустье.
— Собрались, гляжу, — сказал Чемакин хозяину. — А я привел своих, думаю, помочь надо.
— Нищему собраться — только подпоясаться, — хмуро парировал Афанасий.
Зашли всем гуртом в дом, посидеть на прощанье.
— Вы уж не обессудьте, — проговорила Нюра. — Может, чё не так делала.
— Что ты, что ты, — запротестовал Чемакин. — Мы не знаем, как и отблагодарить вас. Как родню приняли, жалко расставаться.
Нюра, как ни крепилась, промокнула платком глаза.
— Чё говорить, мы не двоедане какие-нибудь. Завсяко просто приняли.
— Дровами, картошкой пользуйтесь, — добавил Афанасий. — А уж будете в городе, милости просим, адрес я оставил за божницей в горнице.
— Ключ, Иван Пантелеич, кладите на старом месте, как договорились. А после Матрене передадите, она теперь тут за хозяйку, — сказала Нюра.
А в кабине машины сидели в это время Валентин и Игнаха Яремин. Игнаха принес в своем потасканном рюкзаке пять ондатровых шапок, что «сошил» Лаврен, на разные размеры, как игрушки, ладно, красиво. Видна рука опытного портного.
— Дом, значит, мать не продает?
— Ни в какую.
— А коровенку?
— Тебе зачем? Отведет пока к Матрене Ерохиной. Та продаст кому или в совхоз сдаст, как отелится.
Тут Игнаха приметил на улице Галину — шла с фермы, — уставился через лобовое стекло.
— Что, глянется? — спросил Валентин по-деревенски. — А это кто к ней выскочил от Никифора?
— Падла. Ребра переломаю когда-нибудь, — глухо выругался Игнаха.
Но Валентин не понял, в чей адрес.
— Давай деньгу, а то щас высыпят на улицу, от Лохмача не отвяжешься.
Валентин отсчитал пачку десяток. Игнаха проследил.
— Маловато. На толкучке по куску дают.
— Вали тогда на толкучку. Себе, что ль, беру? А хлопоты, а реализация? То, се…
— Ладно, я побег.
— На рыбалку разве не едешь?
— Захворал я. Может, бюллетень выпишешь, а то Чемакин не верит! — Игнаха довольно хихикнул, спрыгнул с подножки, скоро зашагал по улице.
Рыбаков провожал Никифор, давал советы, как лучше пробраться на Кабанье, обещал, если задержатся больше двух дней, прибежать на лыжах прямиком. А на санях лучше пробиваться в объезд, хотя и там намело лошадям по брюхо.
Чемакин правил первыми санями, Егренькиными. Конь трусил по накатанному следу, увлекая за собой весь обоз. Чемакин еще раз оглянулся, ему показалось, что Нюра помахала с крыльца, а может, и не рыбакам помахала, во дворе продолжалось столпотворение.
За огородными пряслами обоз быстро углубился в тайгу, и на задних санях, где сидела молодежь, как всегда, галдели, сталкивая друг друга в снег, а то вдруг затягивали песню.
«Охрипнут, черти, — думал Чемакин. — На холоде только и место петь!»
Еще подумал, что надо бы собрать бригаду да потолковать, новостей он привез с рыбзавода много. «Ладно, как-нибудь потолкуем!» А вслух сказал сидевшему рядом Акраму:
— Позови сюда Виктора и Сашку Бронникова.
— Какова Бронникова? — не понял Акрам.
— Ну Лохмача, язви вас, фамилию у парня затуркали.
…А Соломатины грузили вещи. Насобирался полный кузов, и Афанасий который уж раз подходил в раздумье к рыбацким принадлежностям — к шестам и веслам, трогая их, отполированные до костяного блеска за многие годы на озере.
— Бери, бери, — заметив его нерешительность, с ехидцей произнес Батраков. — Смотришь, когда на проспекте ряжевку раскинешь. Там такие попадаются — в лодку не завалишь!
Алексей Тимофеевич прихромал с базы вместе с Кондруховым. Да еще насобиралось народишку, падкого до редкого зрелища: старушки, бабы помоложе — доярки с базы, не обошлось, как всегда, без Лаврена Михалева. Вертелись два — три пацана — школьники, гостившие в воскресенье дома. Никифор впрягся в работу молча, без приглашений, по-соседски.
Валентин, принимавший в кузове узлы, спрыгнул вдруг на землю, сгреб в беремя тычки с веслами, кинул в кузов.
— Ладно оскаляться, — зыркнул он на Батракова. — Возьмем, а ты что думал? Там тоже есть водоем, рядом с дачей.
— Ну, ну, — с неприязнью произнес Батраков.
— А! Хватит им навозные кучи нюхать. Вон развели, базы не видать!
— Да ты, друг, не много нюхал… А отец твой, можно сказать, жизнь здесь положил… Понятия ты растратил, Валентин Афанасьевич. Что с тобой говорить… Эх — ха!