— Сяю хочу!
— Пей садись, Шурка, — Акрам заботится о всех. — Может, и Толю разбудим? — Но никто не отвечает. Володя опять занялся чтением, Лохмач полуботинками: куда собирается человек? Холодно за окном.
Воет и скоблит по стеклу разгулявшаяся пурга. Повизгивает Витькин щенок — захотел есть. Витька нажевывает пряник, щенок глотает неумело, лениво, пускает по полу ручей.
— Деду рукавичка хорошая растет, — гладит Лохмач щенка.
— Назвать как-то надо, — говорит Витька.
— Лохмачом и назови, — дает совет Акрам.
— Я те назову!
На крылечке, за дверью, заскрипели снежком, и в дверях показалась запорошенная снегом гостья.
— Можно к вам?
— О-о, входите, — Сашка Лохмач уже у дверей, встречает. — О, думали, живой души нет, кроме сивого деда.
Гостья откинула шаль на плечи, тряхнула мягкой копешкой волос, прихваченных на затылке лентой. На вид — лет двадцать, крепкая, полнотелая деревенская девица. В глазах ни тени смущения. Она обвела поочередно и откровенно всех взглядом, присела к столу.
— Вот хочу познакомиться, — сказала просто, тряхнув опять волосами, — и… кавалера выбрать.
Лохмач засиял:
— А для других почему подруг не привела?
— Я одна.
— Как одна?
— Да так. Деревня-то — старики, старухи. А я — одна.
Гостья расстегнула пальто, под ним было дорогое синее платье. Лохмач с готовностью шаркнул полуботинками.
— Темнота! Не догадались… Давай помогу… Вот так. У нас тепло.
Акрам кинул в печку свежее полено, запластала, защелкала сырая хвоя. Володя краем уха прислушивался к разговору. Витька с интересом хлопал большими глазами.
— Меня Галей звать, — сказала гостья.
— Александр, бывалый северянин, с геологами ходил, волей судьбы — злодейки переквалифицировался… Это — Володя — студент, с ним, правда, не разговоришься, Акрам, Витя — наш гармонист, Шурка — начальник конного транспорта… Шурка, где ты? Оседлал уже постель! Толя спит, будить? Все на виду, выбирай!
Галина засмеялась:
— Мне понравился вон тот беленький. — Галина пристально и игриво поглядела на Витьку, отчего он чаще заморгал, смутился.
— Не стесняйся, Витенька, сыграй, развлеки…
— Что играть-то?
— Цыганочку можешь?
— Может и цыганочку, и полечку, и русскую. Кого хошь! — подхватил Лохмач.
— Мотив хочу, — из горницы, с матрацов, подает голос Шурка — конюх.
— Мотив не могу, Шурка.
— Э, не можешь, а наш Васяня может.
Витька думает о Васяне, который может играть мотив, усмехнулся Шуркиной простоте, взял первый аккорд.
Ледяными когтями царапает стекла буря. Она замела уже санные следы на улице, конский помет, клочья сена, уметывает сугроб у крыльца. Где-то за огородами, в урмане, бродят волки, воют на холодную луну. Похрапывают лошади, звякая недоуздками.
Витька играет цыганочку. Тихо, без надрыва, с чувством. Играет, наклонив светлую голову к гармошке, словно прислушиваясь и к вьюге за окном, и к собственной грусти по дому, и к ударам сердца.
Плясать никто не решается. Лохмач ерзает на лавке, притопывая в такт полуботинками.
— Ну вот… Теперь, может, вальс? — спрашивает Витька.
Галина смотрит на него пристально и как-то бесстыдно-откровенно.
— Ой ты, как хорошо! — она подсаживается ближе к Витьке, прислонясь к нему тугим плечом. — А я тебя где-то видела.
— Меня? Нет, не может быть, — но тут же Витька думает, что она говорит это неспроста, ей хочется с чего-то начать разговор, ему и самому хотелось с ней разговаривать — только о чем?
— Может быть, и видела. В городе? — сказал он и про себя разозлился: «Не то говорю, не так».
В запечке громыхнули ухваты, и в полутемном проеме горницы возник Толя. Широкоплечий, босой, в помятой вельветке, заспанный.
— Самодеятельность… Спать надо, мордовороты. Чемакин ни свет ни заря разбудит… Здравствуйте, — он только теперь заметил Галину, пристально посмотрел. Та тоже с интересом глянула на него, зажглась румянцем.
Толя всунул босые ноги в Шуркины валенки, стоявшие у опечка, набросил на плечи полушубок, шагнул к двери.
— Проверю, почем мороз кусается… Наяривайте, мордовороты, пока я добрый. — С улицы врываются клубы холода.
Галина засобиралась:
— Мне — домой.
— Я провожу, — с готовностью сказал Лохмач.
— Не надо, мне через дорогу, рядом…
Минут через десять возвращается Толя.
— Не примерз там? — спросил Акрам.
— Ну и прорва девка, — жамкнул Толя в кулаке сушку. — А ничего, самый сок! Да…