— Не уходи!
— Надо, Витенька.
До зимнего рассвета оставалось несколько часов.
Все сроки миновали. Миновала, пробухав крещенскими морозами, половина долгой зимы. Черными коростами отстала от рыбацких щек ознобленная на ветрах кожа, и ветровые ожоги лоснились теперь гусиным жиром, который берегли до поры предусмотрительные нефедовские старушки.
Глубоко зарылась под лед капризная речка Ручей. И каждое утро, в сумерках, уже без боязни провалиться, пролетали по ней скрипучие полозья, и кто-то спозаранку, кому выпала очередь чистить прорубь, звонко махал ломом, расширяя настывшую за ночь кромку так, чтобы пролезало вместительное, пузатое ведро.
Как один день, а для кого-то, как во сне, пролетели, намеченные Чемакиным три недели. Вот уже и четвертая неделя, месяц были на исходе с той морозной молодой ночи, когда встретил рыбаков дед Никифор на широком, запущенном подворье.
Бригада объездила около десятка больших и малых озер в округе, закидывая пробные тони, не задерживаясь, перекочевывая на следующий водоем, порой оставаясь с ночевкой. И тогда в Нефедовке становилось совсем пусто и тоскливо. Деревенька рано гасила лампы, почаевничав перед сном, поставив на горячие кирпичи валенки, отходила на покой. Но опять кто-нибудь поднимался среди ночи с заботой о стельной коровенке, что по признакам дохаживала последние дни, шлепал с фонарем в пригон и, убедившись, что буренка не беспокоится, мирно жует свою жвачку, шел в избу. А потом другой коренной таежник, простонав в забытье, тоже отрывал тяжелую голову от подушки, спускался босыми ступнями на половичок у кровати и долго нянчил на весу раненую ногу, что с годами все чаще напоминала о приближении дурной погоды.
В такие пустые вечера один Никифор шел по привычке в домик Соломатиных — тоже пустой и неприбранный, нашаривал ключ, подтапливал на всякий случай плиту — вдруг заявятся рыбаки — и долго крутил настройку бригадного приемника «Родина». И так сидел в одиночестве, пока не прогорали в печке смолистые поленья.
Все сроки миновали.
Пора бы уж перебраться бригаде на новую базу, опять обосноваться там недельки на две, да что-то медленно созревало бригадирово решение, будто Чемакин не мог разорвать тот узел, что связывал бригаду с Нефедовкой, и особенно молодых парней, что, очертя головы, бросились в жизнь деревеньки, не заглядывая далеко вперед, не думая, видно, что ждет завтра. А завтра, как ни оттягивай сроки отъезда, как ни оправдывай себя потерянным временем, когда бригада вынуждена была простаивать из-за ЧП с неводом, надо двигаться в другие неразведанные места, подводить и там черту, представляя рыбзаводу сведения об озерах, что накопились в бригадировском дневнике.
Неожиданно в эти последние дни подвел черту своим походам в Еланку Сашка Лохмач. В день выборов, когда бригада в полном составе выехала на голосование, он скоропостижно объявил о женитьбе, на дорогуше Наденьке. Ну, Лохмач!
Летели по селу с гиканьем, звоном колокольчиков под дугами наряженные в красную материю совхозные кошевки, запряженные лучшими лошадьми, что блестели скоблеными боками, посверкивали сбруей с медными бляшками, невесть как сохранившимися, наверное, с давних единоличных пор!
Горячили коней ездовые, развозя бюллетени и урны для голосования немощным старикам и старушкам, завалив по пути в кошевки усердных до вина мужиков. Гуляй! Демократия сегодня!
И опять били копыта снег, рвали мехи гармонисты, гудела Еланка на радостях, будто бы все — в честь Лохмачовой помолвки.
А помолвку — свадьбу назначили на вечер в дому Наденьки, и приглашалась по тому случаю вся бригада. И запомнился этот день, запомнилась ночь с плясками и пением проголосных песен, когда Витьке пришлось отработать положенное на хромке и дорогуше Наденьке наплясаться, пока не увели ее, обессиленную, в горенку, где она счастливо и отрешенно уснула.
Но обошлась свадьба без битья посуды, излишних хмельных потасовок, если не считать израсходованного казенного мешка карасей, что отпустил бережливый Чемакин, да синяка под глазом, что схлопотал от еланских парней Толя. Никак не сумели еланские признать Толю за своего, когда он в разгар праздника встретился им на пару с Галиной.
А наутро, едва разрешив опохмелиться, снарядил Чемакин бригаду в обратный путь — в Нефедовку, словно и не случилось на земле праздника. Кончилась демократия!