— Принимаешь действительность, какая она есть?
— Розовых планов я не строил, когда поваром нанимался. Знаешь, как у Андерсена: «Позолота сотрется, свиная кожа останется…» Другими словами, останется дело, которое мы делаем. Ради него…
— Не знаю, не знаю! — глуховато произнес Гена. И ушел к себе в каюту расстроенный и глубоко задумчивый.
Станцию отвели на рейд речного порта, чтоб загрузить топливом. Отдали носовые якоря, и Борисов пригласил команду в канцелярию для разбора «Васиного дела». За столами, расставленными, как во всяком добропорядочном кабинете, в виде буквы Т, собрались все восемь человек.
Нехотя, бочком протиснулся к столам народ, за эти дни хлебнувший вольницы и беспечной свободы, с уважением и легким смущением посматривал народ на сверкающую полировку мебели, на мягкие диваны и стулья, на массивные четырехугольные иллюминаторы, которые и на иллюминаторы в привычном понимании не походят, скорее на просторные окна деревенской горницы, только без рамных крестовин.
Всякий раз, когда близко проходит тяжелое судно, стремительно буровя быструю воду, разбегающаяся волна хлещет о борт «Северянки», и она переваливается с борта на борт на своем плоском днище, как откормленная гусыня на просторном осеннем подворье…
— Итак, — произнес начальник, — с первым вопросом решено — горючее выбито, с часу на час подойдут танкеры, и надо строго соблюдать противопожарную безопасность.
— Козе понятно! — кивнул Пятница.
— А лучше б махнули бы вы, товарищи, в город! Меньше мороки… Кому на почту, кому пивишка попить! перед отплытием, а? Я разрешаю! — продолжал Борисов. — Думаю, что на закачке топлива останется Пятница с Глушаковым, а мы — махнем. Справитесь вдвоем?
— Какой разговор! — поерошил чубчик Ваня.
— Добро!.. А теперь обсудим поведение Милована. Я не потерплю рукоприкладства в коллективе, понимаешь… Ну, кто будет первым выступать?
Виктор смотрел на Вову Кранта: завидное самообладание! Ни тени смущения, ни беспокойства. Помаргивает припухшими веками, поглядывает искоса на Васю. А тот, кажется, с кротким смирением ожидает своей участи. Со стороны вроде и не попять: занимает ли его мнение парней? Что решат сейчас: быть ему на судне или не быть? В последние дни ходил Вася мрачноватым, замкнутым, разве что вечеринка с малярами взбодрила его, но ненадолго. А Виктор, пообещав парню «не поднимать пока шум» из-за этого порошка, с тревожным интересом ждал сегодняшнего собрания.
— Высказывайтесь, товарищи! — поторапливает Борисов.
Грузновато поднимается инженер Глушаков. Долго излагает он суть безобразного поведения Васи, нетерпимость его поступка во время столь знаменитого перегона, за которым следит даже пресса. И предлагает списать моториста на берег.
Борисов растерялся. Кажется, не ожидал он столь крутого предложения:
— Как это списать?
— А так, списать, как списывают на флоте!
— Это при проклятом царизме было! — явно надеясь на успех, картинно взвился Крант. — Может, сразу — зашить в брезент и к рыбам на дно? Пятница подходящую железяку подыщет, чтоб не всплыл…
— Не юродствуй, Вова! — заерзал на стуле Бузенков.
— Вася! Ну, что же ты? — не выдержал Виктор, ожидая, что вот встанет сейчас парень и все сам объяснит: как и почему получилось? Молчит Вася.
И опять распалился Глушаков, разнервничался, побагровел от Крантовой иронии:
— Здесь не малина, а здоровый советский коллектив, и с идиотскими замашками тут делать нечего… Да вон у него, глядите, кулаки как два пудовых молота! Еще кому-нибудь фингал навесит.
— Здесь вам — не тут! — отреагировал Вова.
Канцелярию качнуло от хохота. И когда успокоились, перегнулся над столом Пятница:
— В переводе на мягкую пахоту, как у нас в колхозе говорил председатель, Валентин Григорьевич рассудил, конечно, правильно… Но, знаете, я бы поручился за Васю. Как ты сам-то, герой?
— Не буду больше! — пробубнил Вася.
— Не буду… Детский лепет! От кого слышим? — поразился Валентин Григорьевич беззубости собрания. Разве на заводе так бы вот разговаривал с хулиганьем? Но ничего не попишешь, начальствует тут Борисов, а не он, Глушаков. Если поточней разобраться — даже не член команды, а представитель предприятия на время перегона: помочь освоить системы и механизмы — его обязанность, а уж принимать решения…
— Безобразий терпеть, конечно, я не намерен, — откидываясь на стуле, медленно заключает Борисов. — Но признаюсь сразу, я такой человек: буду требовать но всей строгости, и уж кто провинится, тому спуску не дам. А Василия Милована, думаю, накажем пока общественным порицанием. Простим…