Пронзительный телефонный звонок вновь будит Борисова. Пока начальник шлепает босыми ногами до аппарата, звонить перестают. Тотчас ощутил он непривычную для судна тишину, в которую пробился рокот запускаемого в дизельной двигателя. А за иллюминатором — оседающая белая муть, тяжело давит на плечи подволок каюты. Он пугается этой тишины, но тут опять трещит телефон. Начальник поднимает трубку, но в этот момент покашлял динамик принудительной сигнализации и голосом Мещерякова проговорил:
— Вниманию членов экипажа! Сегодня День Военно — Морского Флота и кок предлагает всем прийти в кают — компанию на завтрак в тельняшках. Повторяю…
Бодро, по-пионерски декламирует Мещеряков. В динамике щелчки, шорохи, треск, чей-то голос — похожий на Вовин — говорит отрывисто: «Подключай».
В каюты медленно наплывает музыка.
Полосатая, в тельняшках, команда напоминает пиратское воинство. Да еще бодрится с пневматическим наганом Вова Крант: пух — пух!
— Откуда оружие?
— Где взял?
— Военная тайна.
— Темнила! — косится на него Вася.
Принесли фотоаппарат. Изображая свирепые сценки с наганом, спасательным кругом и биноклем, увековечиваются на память. Даешь День Военно — Морского Флота!
— Хенде хох! — наставляет наган Крант.
Бузенков щелкает камерой.
Поднялся на палубу Борисов с женой. В отпуске Лилия Марковна. Плывет на Полярный круг, до Салехарда…
— С праздником! Как отдыхалось? — учтиво кивает Иван.
Супруга начальника тоже дарит всем улыбку радости:
— Дом отдыха у вас, ребята…
— Открой нам кухню, — просит начальник. И Виктор провожает их на камбуз.
«О — о! Лилия Марковна собралась выпекать пирожки. На обед отменяется суп, на ужин поднадоевшая тушенка. Да здравствуют пирожки! — думает кок. — Мои камбузные акции падают!» Он показывает, где что лежит в кладовой, начальник суховато кивает, суетится, торопливо отпускает кока на волю. Тот еще пытается присутствовать, мол, тоже хочу «проникнуться таинством стряпни» — может, пригодится, но Борисов хмурится: как-нибудь сами! Ну что ж, сами так сами! Должен же быть у него выходной, беззаботно пошляться но палубам в честь праздника, поглазеть на берега или запереться в личной каюте с книжкой.
За три недели каюта стала родным уголком. Жизненное пространство — пять квадратных метров: стол да стул, шкафчик для одежды, раковина умывальника и узкое ложе с брезентовыми ремнями, которыми надо привязываться в случае сильной качки.
Он вспоминает, как читал накануне плавания книжки о море, как воображение рисовало поединки со стихией, из которых надо выходить победителем — проламываться сквозь ледовые поля, дышать ветрами полюса и конечно же любоваться красотами полярных сияний, без которых не обойдется ни один рассказ «о героических днях».
Все пока проще. Пока?
Блестит успокоенная река. По глади ее, обгоняя, пролетают моторные лодки, в крутом вираже ложатся к берегу, где большой поселок, народ на пристани и косматые северные псы, рассевшись рядком на песке, провожают белый туристический теплоход, дающий отвальный гудок.
Особой натуры эти северные псы: с добрыми, все понимающими глазами. На воле добывают себе харч — пропитание. И потомство свое натаскивают в том же духе бродяжничества и добродушия к миру. В дни мартовских свадеб псы становятся злей, в иную же пору, особенно зимой в холода, скучась и по-братски делясь теплом, спят прямо на снегу, на дощатых тротуарах или там, где есть теплотрассы, на чугунных крышках колодезных люков, дышащих живым парком.
Но страсть — любят встречать пристающие пароходы. Бегут, задрав хвосты, к берегу в надежде на дармовую добычу — милосердные камбузные повара бросают на песок остатки пищи.
«Северянка» идет мимо поселка в нескольких сотнях метров от пристани. Виктору жаль: пройдут, не пристанут, не перебросятся словцом с народом — чем-то и они, люди с Большой земли, для них интересны! Но станция сходится с белым теплоходом, где цветасто на палубах от сарафанов и рубашек, где на верхней, прогулочной, еще отваживаются загорать. Оттуда наводят театральные бинокли, а то и просто машут, шутливо приглашают: давайте, мол, к нам!
— Я не прочь вон с той бы позагорать вместе! — вздыхает Вася Милован, наводя на теплоход бинокль.
— Да, уж ты бы, конечно, — отзывается Глушаков. — Тебя и пирожками не корми…
По ночам Виктор долго не уходит в каюту. Какая здесь ширь воды! И ночь волглая, с отблесками малиново — багряной зари, скользящей по горизонту с запада, где опустилось солнце, па север, а затем уже ближе к утру заря вдруг, замешкавшись на одном месте, посвежев, наливается молочной спелостью, обещая рассвет.