Бузенков убежал. И Виктор, глянув на неприбранный стол, поднялся:
— Ничего не поделаешь, надо и прозой жизни заняться!
Вдвоем они скоро прибрали в кают — компании, перемыли посуду, негромко иронизируя по поводу кулинарных занятий Виктора, и он то отчужденно, то с неожиданной, подступившей к груди теплотой посматривал на Нину.
— Ты женат? — спокойно спросила она.
— Времени никак не выберу для этого дела! — ответил он, поливая из шланга кафель камбузной палубы. — А ты?
Она подавила улыбку, решительно покачала головой:
— Нет, он совершенно невозможный! Я замужем… миленький. Вспомни, хоть сколько лет-то прошло…
— Вечность и еще десять лет, — он опять торопился занять чем-то руки. — Извини, вина нет. За встречу бы… Помнишь, как у Никифора в застолье пели: Толя, Галина, Наденька — дорогуша, Сашка Лохмач…
— И еще ты дрался с каким-то мужиком… А потом его связали и посадили под «стражу» в горницу… Только не будем, Витя, об этом, не надо душу тревожить…
— Не будем — так не будем…
— Что подумают ваши парни? Совсем безобразно себя веду. А, Витя?
Кажется, они не знали, как вести себя, как поступать друг с другом. Вот встретились случайно через десять лет два человека — мужчина и женщина, еще достаточно молодые, но уже повидавшие жизнь и оценивающие ее, наверное, разными мерками, и не знали, как вести себя друг с другом. В той прошлой, далекой жизни, когда обоим было по семнадцать лет, у них всего-то общего и была одна ночь, случайно соединившая их под теплой крышей в пустом доме, над которым висела луна, проливая в окна морозный меркнущий свет. Как много значат в жизни случайности! И вот теперь Виктор ловил себя на том, что мучительно старается разглядеть в ней ту девчонку, которая негаданно оказалась среди ночи в морозной деревеньке и доверчиво искала у него защиты и нежности. Потом были разъезды по окрестным озерам, где промышлял он с рыбацкой бригадой, ночуя чаще по таежным охотничьим избушкам, и они почти не виделись. Лишь позднее, в самом конце месяца, когда уже кончался срок работы в Нефедовке, они опять встретились. На похоронах ее подруги Галины, безответную любовь к которой оплакивал Витька. «Пойдем, Витя, морозно… Люди тебя потеряли», — окликнула его на кладбище Нинок. И он повернулся и пошел, широко, по-мужски ступая по санной, печально проторенной в снегу дороге. В те дни ему казалось, что и его жизнь кончилась…
Виктор предложил ей выйти на палубу, она благодарно и облегченно радостно согласилась. И пока он ходил в каюту за шубой, чтоб не заморозить ее на пронизывающем ветру, она дожидалась в рубке, где дежурил Гена.
— Что-то долго молотит дизель, Гена? — спросил Виктор.
Гена покрутил головой, нервно махнул рукой:
— Приказано. Земство ужинают.
Полярная августовская ночь гнала тяжелые облака. Ветер доносил запахи намокших бревен, сваленных у берега, свежих опилок — там прилепилась небольшая пилорама — и густой дух выброшенных на песок водорослей. Над магазином, где команда уже привыкла брать хлеб и сигареты, раскачивался фонарь. Он вырывал на мгновения из темноты перила длинной деревянной лестницы, сбегающей круто к урезу воды, хибарку спасательной станции, моторные лодки у берега. По ближней улице городка, в свете этого фонаря фланировала, рассыпалась и сбивалась в стайки молодежь.
Они спустились по трапу вниз, на корму, где близко плескали волны.
— Дай руку, — сказала она негромко, с едва уловимой печалью в голосе.
— Погадаешь, что ли? Теперь это модно. Даже социологи, говорят, взяли на вооружение. Чепуха все, мистика.
— Да нет, почему же, — пальцы ее приятно холодили ладонь. — Линия жизни у тебя длинная… Только, знаешь, бойся своего гнева. В каком месяце родился?
— В ноябре.
— Значит — Скорпион. Под созвездием Скорпиона ты родился. Я гороскопы недавно читала. Это ничего, это ладно…
Пасмурно. Сыплет густая, пронизывающая морось. Сырость проникла в каждый закоулок станции, холодный ветер свистит, всех повымел с палуб, загнал в тепло. Где-то постукивает неплотно задраенный иллюминатор, наверное в каюте промежуточной палубы, там никто пока не обитает. Братва зарылась в подушки и матрацы, «давит клопа» — кто делает вид, а кто и всерьез изучает брошюры по технике безопасности, которые привезло трестовское начальство.
Иллюминаторы обжитых кают плотно завинчены, и в помещениях теплей, пахнет людским духом — потом, куревом, подсыхающими полушубками. А в коридоре сразу же ударяет ароматом горячего крепкого кофе. Ароматы эти второй день висят над каютой начальника, где «предварительно заседает» экзаменационная комиссия, в которую для солидности подключен еще и Глушаков. Начальник намечал было включить в комиссию и Гену Бузенкова, но раздумал.