А утром она шла на завтрак, ощущая в себе легкость, торопясь услышать его голос, увидеть его глаза. Виктор завтракал за общим столом, чему, кажется, подивились парни. И еще она сразу обратила внимание: он был не в заскорузлых шлепанцах на босу ногу, а в туфлях и свежей рубашке. И она с удовольствием подумала об этой перемене.
Потом они опять оставались вдвоем, мыли посуду, чистили картошку, хохоча, «сочиняли» кушанья к обеду, хлопот у парня — действительно не позавидуешь, но вдвоем получалось все легко, весело, и легкость на сердце не проходила, пока не позвонил Борисов, приглашая ее на «совещание». Уходя от Виктора, она вдруг вспомнила, как когда-то там, в Никифоровом доме, угощала его домашними булочками, которые стряпала сама, а он радовался как ребенок: вкусно-то как! В каюте она обнаружила валявшуюся в шкафчике для белья салфетку и ей пришла веселая мысль сшить поварской колпак, и, улыбаясь своей затее — вот будет картинка! — взялась за иголку…
Теперь же, выйдя из прокуренной каюты Борисова, вспомнила, что колпак готов, и решилась зайти в каюту к Виктору.
— Кто такой вежливый, входи! — откликнулся он.
— Это я. Можно, Виктор Александрович? — сказала она с нажимом на последнем слове. — Не знала раньше, что тебя Александрович величают!
Он читал книгу, мгновенно поднялся:
— Шикарный колпак! Дай сфотографироваться!
— Дарю насовсем, — сказала она серьезно, торжественно приближаясь к нему и, как корону, ловко водрузила ему на голову. Руки ее не спеша потекли по его плечам.
— Идет? — он нахлобучил колпак на лоб, и они оба засмеялись.
— Технику безопасности читаешь?
— Выучил наизусть! — произнес он со значением и стукнул кулаком в переборку, за которой глухо откликнулся Мещеряков. — Сдадим, Леня?
— Все сдадим, кроме Севастополя! — гаркнул Леня.
— Вот видишь, все сдадим! А вы, Нина Михайловна, изволите волноваться. Присаживайся.
— Да. Я посижу у тебя, Витя.
— Кофию хочешь, а может, чайку? — спросил он, продолжая немного дурачиться. И она подумала: зачем это он дурачится, от неуверенности, что ли? Боже мой, отчего ему быть неуверенным, ну пришла, постучала, не больно много отваги требуется. Какие условности! Сам бы мог прийти, ждала ведь. И обрадовалась бы, скрывать нечего. Вон Ронжин набрался же храбрости, два раза за прошлую ночь, как дятел, поклевывал в дверь. Поклевал и ждет, поприжал на ручку — закрыто на английский замок, зашаркал по коридору. Мужики, мужики…
— Что улыбаешься? Я сейчас заварганю! — он и сам улыбался, зябко поеживаясь, накинул ей на плечи полушубок.
— Из тебя золотой муж выйдет!
— Золотой? До плавания не знал, с какой стороны к плите подходить.
— Неужели? Тогда невеста у тебя золотая.
— Серебряная.
И они опять засмеялись.
— Витя, — она весело тряхнула черной прядью, — ты здорово не хлопочи со своим кофе, присядь…
— Так я это, чтоб создать обстановку… Для интимности… Ну, и когда нечего будет сказать, мы — кофе! Как рыбаки после восьмимесячной болтанки на траулере. У них это вечер айсбергов называется. Идут в ресторан, целый вечер молчат, правда, дуют шампанское. Не веришь? У меня друг был в институте, сахалинский рыбачок…
— А у нас как с тобой будет называться?
— У нас? Еще не придумал, — он почувствовал, что сказал не то. Бестактность сказал. И что это зацепило и, кажется, больно ее задело.
— Ты когда закончил учебу?
— Недавно.
— А я все пыхчу над контрольными. Академический брала дважды, совсем хотела забросить, да муж настоял.
— Молодец муж. Смыслит!
Она капризно повела бровью, глубже ужалась в полушубок.
— Могли ведь встретиться в Москве. Нечаянно. А?
— Могли.
Он все никак не давался ей в руки, и Нине Михайловне нестерпимо захотелось выговориться:
— Хочешь, я тебе расскажу, как я, коза — дереза таежная, деревенская в столицу попала?
— Хочу.
— Ну вот, — решилась она. — Откровение за откровение! Ты ведь так хотел, Витя? Ну вот… Когда вы уехали, пошла я зареванная в Еланку к маме. Что буду, думаю, делать? Девчонка глупенькая. Шла и ревела, шла и… Потом все надеялась: выйду на улицу однажды, а по улице ваша бригада на лошадях едет. Даже ночью первое время просыпалась, смотрела в окошко: не появились? Красивые были надежды. Да, Витя! Как во сне все было, как в сказке, — в глазах у нее загорелся и погас холодный огонек. — Ну, года полтора жила я этой сказкой, а потом взглянула на свет: да что же это я? Почту по Еланке я разносила в это время. Приехали как раз высоковольтники. Месяца два стояли у нас, опоры ставили. Вот и познакомилась со своим… суженым. Он начальником был у высоковольтников, представительный такой, старше меня почти на десять лет. Я им газеты и бандероли в вагончик носила. Вот… Приезжай, говорит, в Москву, помогу в институт поступить. Адрес почему-то не дал, телефон оставил. У него там какие-то связи, знакомые… Взялась за учебники, лестно было — столица! Решилась твердо — поеду! Мама, конечно, в рев, отец, правда, помалкивал, не отговаривал. Поехала. На Казанском вокзале не растерялась, набрала его номер. Кажется, суббота была, сам подошел к телефону. Жди, говорит, у подземного перехода. Еле отыскала тот переход, а вскоре и он сам из метро выходит: поехали! Куда поехали, не знаю, но в такси села. Привез он меня в общежитие института, там действительно он уже договорился, забрал у меня документы и оставил… Банальная история, Витя?