— Что, и больше не вернулся?
— Плохо подумал. Он порядочный, зачем же! А я чайник чайником, но экзамены сдала без троек. Зачислили, конечно, не без его помощи. Конкурс, я тебе скажу, был! Выключи свой самовар, заразговаривал… Ну вот, как-то забегает, принес билеты в театр. Подружки принарядили, намарафетили, пошла я с ним в театр, а потом закрутилось — завертелось… В общем, в свою квартиру перевез из общежития. Ну и…
— Любила?
— А что? Любила! — сказала она с вызовом. — Давай твой кофий пить.
В громоздкую надстройку станции то и дело наваливался порывами ветер, и было слышно, как со свистом полоскается в воздухе возле рубки пружинный клинок антенны и со скрежетом проворачиваются в клюзах массивные якорные цепи. Виктор поднялся, посмотрел на реку: творилось светопреставление! Он видел, как, зарываясь в воду, упираясь изо всех сил, шла к грузовой пристани самоходка, вдали боролось с волной другое суденышко и одинокая чайка, отважившаяся в эту пору лететь на кормежку, никак — не могла управиться против ветра, нацеливалась опуститься на полубак станции, осыпаемый дождем и брызгами.
— Погодка сегодня!
— Как на берег доберемся? Катер пришлют?
— Домой хочется?
— Не знаю, Витя.
— Тогда в Арктику поплывем вместе. Или на астраханские арбузы? Ронжина катапультируем на сушу, а тебя электриком зачислим.
— Шутишь, Витя. Никуда я не поплыву. Трусиха я, Витя…
Откровенный и спокойный разговор, без недомолвок и ненужной настороженности, как в первый вечер на корме, все не выходил. Ей казалось, будто что-то томит его, сковывает, а она видела, что он совсем не равнодушен к ней, еще оставалась ниточка, соединяющая их с прошлым, да что прошлое! Разве она «серая мышка», совсем наоборот, красивая, и ей хотелось, чтоб он сказал об этом, ведь умел говорить когда-то…
Она подумала, что завтра пройдут экзамены, а там уж нет оснований задерживаться на судне, разве что — погода! Но что погода! Ронжин, как начальник, постарается умыкнуть ее подальше от «Северянки». Вот тщится человек!
Через неделю — две, может быть, забудет и о*б этой встрече — встрече с прошлым. Было, утекло и не повторится. Вздор, бабья слабость. Разве можно на что-то надеяться, желать лучшего? Дома, как говорится, полная чаша. Живой воды нет. Муж солидный, с положением. Живой воды…
Она вдруг поднялась, полушубок скатился с плеч, дохнув накопившимся под ним теплом и уютом, подошла к зеркалу. Легонько коснувшись расческой волос, поправила завиток, воздушно задела пальчиками темный локон, оценила еще раз, обернулась, просторно, во все глаза посмотрела на Виктора.
— Красивая ты! — произнес он. Он любовался ею, и это было видно: любуется! Она знала, что сегодня она особенно красива — в обтягивающем свитерке, в джинсах, специально оделась, боже мой, только заметил! Но все равно было хорошо, что заметил и говорил, приближаясь: — Красивая ты, Нина…
Толпятся у двери канцелярии, за которой в торжественности и тишине сидит экзаменационная комиссия. Надо же, какая «серьезная» процедура!
Но парни побритые, наодеколоненные. Пятница, тот вовсе в черном костюме, в лакированных полуботинках, как на дипломатическом приеме. И библиотекарь нашел повод зацепить Ваню: