Степан, бледный, без кровинки в лице, молча стоял сзади.
Когда ничего не замечавший Андрей вышел следом за Колей в коридор, Степан поднял в воздух вертящееся кресло и со всего размаха бросил его на пол. С грохотом покатилось оно по металлическому полу и ударилось о стол.
Расставив ноги и напряженно наклонив голову, Степан тупо глядел на сломанное кресло.
И вдруг все его тяжелое, крепкое тело обмякло. Голова повисла, спина сгорбилась.
Когда он, сутулясь, едва волоча ноги, шел по центральному залу, рабочие охотно уступали ему дорогу.
Он остановился у перил и тяжело оперся на них. Прямо перед ним на трубе туннеля стоял счастливый Андрей. Он уже заварил шов на одном стволе и заваривал теперь на другом. Заметив брата, Андрей выпрямился и улыбнулся. В одной руке он держал синее стекло, в другой — электрод. Он искал взглядом глаза брата, но тот круто повернулся и, толкая рабочих, почти выбежал из зала.
Глава третья
«ПОДМОСТНЫЙ КОРОЛЬ»
На конечной остановке нью-йоркского трамвая водитель, он же кондуктор, обычно куда-нибудь уходит. Двери в трамвай открыты, и пассажиры могут занимать места. Поднявшись на переднюю площадку, они проходят мимо металлической копилки, висящей около кресла вагоновожатого. В эту копилку каждый опускает никель, а копилка в ответ удовлетворенно звякает.
Если на обычной остановке входящий пассажир, считаясь с внимательным взглядом вожатого, обязательно опустит никель, то на конечной остановке, когда вожатого нет, плата за проезд целиком лежит на совести входящего…
Прозвучали два звонка. Два американца — один огромный, грузный, другой помоложе, худощавый, развязный — заняли последние места.
Трамвай качнуло. Кто-то тяжелый встал на подножку. Полный человек, прекрасно одетый, в модной мягкой шляпе, как-то странно втянув голову в плечи, прошмыгнул в вагон. При его появлении звонка не раздалось. Вероятно, он забыл опустить никель.
Двое прежде вошедших американцев переглянулись. Тот, что был помоложе, ухмыльнулся и подмигнул старику.
Трамвай наполнялся. Пришел и вожатый. Он внимательно оглядел пассажиров. Никто не внушал ему подозрений. Пневматические двери закрылись, и трамвай двинулся.
Несмотря на бесчисленные автомобили, автобусы и линии подземки, трамвай все же остался в Нью-Йорке равноправным видом транспорта, незаменимым для пассажиров победнее. От старого трамвая он отличался только отсутствием воздушных троллей и токосъемной дуги. Моторы питались током от трех рельсов, лежащих прямо на мостовой. Американцы считали выгодным применять низкое напряжение, отказавшись от загромождающей улицу воздушной сети.
В трамвае было уже много народу. Люди входили и выходили. Неизвестный элегантный джентльмен продолжал закрываться газетой, как будто боялся, что его могут узнать.
— А ведь я знаю, кто это, — заметил молодой своему грузному спутнику. Он наклонился и что-то прошептал.
Старик удивленно посмотрел на молодого, потом перевел глаза на красную со складками шею закрывшегося газетой человека.
— Не может быть! — ужаснулся он. — Подмостный король — и в трамвае!
Молодой презрительно пожал плечами:
— Если вы, отец, не верите, то давайте пересядем на его скамейку! Я думаю, что ему придется нас узнать.
— Пожалуй, — согласился старик.
Трамвай то весело бежал по улицам, то скучал на перекрестках у светофора.
Два американца пересели к загадочному джентльмену, которого один из них называл «подмостным королем».
Неизвестный, перелистывая газету, чуть приоткрыл лицо.
— Ба! Мистер Медж! Кого я вижу! — воскликнул старик.
Пассажир вздрогнул. Газета выпала из его рук. Он испуганно посмотрел на своего грузного соседа.
— Здравствуйте, здравствуйте! Как вы поживаете? — смущенно заговорил он. — Я вас узнал почти сразу, дядя Бен.
— Ха-ха! Как это вы попали в трамвай, мистер Медж?
Джемс, сидевший рядом с дядей Беном, загадочно поджав губы, ухмыльнулся.
— Понимаю, — не дождавшись ответа, качнул головой старый Бен. — Биржа тоже придавила меня — я потерял на пароходных акциях все свои сбережения.
— Кажется, на этих самых акциях мистер Медж и заработал свои миллионы. Столкнув туннель, подкопавшись под Арктический мост, он получил титул «подмостного короля».
Мистер Медж вздохнул:
— Вы, Смиты, мои старые друзья, вам я могу сознаться… Я все-таки вылетел в эту проклятую арктическую трубу…
Бен сочувственно качнул головой:
— О’кэй, мистер Медж! Я недавно вторично пострадал из-за этих пароходных дел. Судоверфь, на которую мне удалось было устроиться, закрылась, и я снова без работы.
— Ах, так… — рассеянно протянул мистер Медж, по-видимому занятый своими мыслями.
— Мы с Джемсом опять живем на бобовом супе, который отпускают нам как подаяние. Я искренне завидую своей дочери Мери. Она все-таки сделала блестящую партию.
— Да? — заинтересовался Медж. — Значит, она все-таки вышла замуж за миллионера? — В глазах его блеснули огоньки.
— Нет! — рассмеялся Бен. — Она вышла замуж за своего Сэма. А он снова работает на строительстве американского плавающего туннеля.
При словах «плавающий туннель» мистер Медж болезненно поморщился.
— А у вас, мистер Медж, дела, значит, действительно плохи? — наивно спросил дядя Бен, вспоминая, как прошмыгнул мистер Медж мимо копилки.
— Нет… что вы, мистер Смит, я еще надеюсь… надеюсь… Я еще дам им бой! Вы еще услышите о Медже! Да-да!
Мистер Медж потряс скомканной газетой.
Бен и Джемс поднялись.
— Нам здесь сходить, мистер Медж. Вы едете дальше? Передайте привет вашей милой дочери.
— Очень благодарен, очень благодарен! До свидания!
Мистер Медж облегченно вздохнул. Как неприятно было встретить этих людей!
Сходя с подножки, Джемс сказал отцу:
— Я не удивлюсь, если этот «подмостный король» через неделю будет ночевать под Бруклинским мостом.
— Нехорошо смеяться над несчастьем, мой мальчик!
Джемс скривил рот.
Трамвай медленно передвигался рядом с цепью автомобилей. Движение в центре города было бы справедливее назвать стоянием.
Мистер Медж ощущал почти физическое мучение. Он не привык к такой тихой езде. Ему до боли было горько вспоминать о своем роскошном лимузине, длинном, едва не с этот трамвай. Какой это был автомобиль! И только вчера его не стало…
Не стоит об этом вспоминать. Все еще вернется. Сейчас главное — добиться поддержки на это тяжелое время. Сегодня в клубе он сделает все возможное. Можно было бы прекрасно сыграть на бирже. Он чувствовал прилив вдохновения и жажду борьбы. Ах, если бы иметь сейчас деньги, чтобы обернуться! Каких-нибудь два-три миллиона! Через неделю он вернул бы их с огромными процентами и смог бы уже продолжать дело сам.
Даст ли кто-нибудь ему эти деньги?
Мистер Медж, по своей старой привычке, стал отмечать номера обгонявших трамвай автомобилей.
Четырехзначные цифры он складывал в уме: 42+21 — получается 63. Если сумма даст сто, то это к удаче. Хоть бы получилось сто! 38+49, это 87. 74+32. Уже больше! Мистер Медж увлекся этим занятием. Недаром он ехал в «Клуб суеверных» — самый модный, самый фешенебельный клуб нью-йоркских финансистов, членом которого он еще состоял. Не все пока знали о его разорении, виной которого был проклятый туннель. И, наконец, это эффектное появление погибшего инженера Корнева! В Америке все словно с ума сошли. Толпа! Слепая толпа! Она так любит все эффектное! Как хорошо можно было бы заработать, если бы знать, что появится этот Корнев! Это совпало как раз с последними днями грандиозного сражения. Мистер Медж, потеряв в неравной борьбе против окрепшего туннеля все, пытался балансировать на протянутом через Уолл-стрит канате. И он сорвался. Сорвался так, что не имел никеля, чтобы заплатить за проезд в трамвае.
45+67 — получается 112. Хотя бы встретилась эта сумма — сто! Это было бы хорошим предзнаменованием. Но не дай бог, если сумма будет равна 98, — это к неудаче.
Мистер Медж взглянул на длинный, прижавшийся к мостовой черный кар. Он так напомнил ему его собственный автомобиль… Машинально он подсчитал сумму цифр и тотчас же отвернулся… 98! Не может быть! Он ошибся. Наверное даже ошибся! Но проверить он не желает, просто не желает. Вероятно, это было 97.