А потом в одном из окошек в глаза Андрею весело сверкнуло отраженное стеклом солнце. И тотчас из густого сада, словно по этому сигналу, поднялся в воздух миниатюрный вертолет и стрекозой понесся от реки.
Рано же спешит кто-то на работу!
Стало еще светлее. В небе, в курчавых облаках горело ликующее утро. Несколько крупных вертолетов, как рыбы в невообразимо большом и прозрачном аквариуме, летели-плыли на корабль.
Один из них стал парить над ледоколом. Вероятно, кто-то прилетел из Москвы. Не терпится!.. А может быть, по делу… Ну, конечно, сбросили веревочную лестницу.
Андрей не стал смотреть на капитанский мостик и снова повернулся лицом к носу корабля.
Как замечательно реконструирован канал между Волгой и Москвой! Даже океанский гигант, как ледокольный гидромонитор, может здесь пройти. Но каким огромным кажется «Северный ветер» рядом с крохотными домиками по берегам! С палубы смотришь, как с шестого этажа… Видишь крыши, голубей на них, дорожки в садиках, клумбы, грядки на огородах, планировку маленьких селений…
Нет, не спится людям! Вон выехали на лодке, норовят подойти поближе к борту, чтобы покачаться на волнах. Конечно, мальчишки! Кто же еще в такую рань выйдет встречать ледокол?
И вдруг кто-то закрыл пальцами Андрею глаза. Он попытался повернуться, но тот, кто шутил, забежал ему за спину. Андрей оказался лицом к взошедшему солнцу, ощущая тепло его лучей, а чьи-то пальцы просвечивали розоватыми полосками, казались прозрачными.
Такие пальцы могли быть только у Ани!
Ну, конечно, это она!
Андрей сжимал девушку в объятиях.
— Вот и встретила, — с трудом переводя дух, говорила она. — Совсем как ты меня в Светлорецке…
— Но ты же не могла вскочить сюда на ходу.
— Отчего же? Сверху можно.
— Так это ты… на вертолете?
— Ага! — и Аня взглянула сияющими глазами в беспокойно ищущие, темные глаза Андрея. — Папа взял с собой. Он все понимает!
— Ну вот… теперь всегда будем вместе, — сжимая тонкие Анины кисти, прошептал Андрей.
— Ага!
— Как же твои больные? Ты опоздаешь в больницу.
— Я договорилась. Меня подменил другой врач. Ой, как хорошо! Ведь это ты!
— А ты, кажется, выросла.
— Только по специальности.
— А я мечтал, что ты со мной вместе будешь строить.
— Подожди, еще пригожусь… Ради тебя любую специальность переменю. У меня есть для тебя сюрприз.
— Сюрприз — это ты! — И Андрей привлек к себе Аню.
Они целовались совсем так, как тогда, в тамбуре… И совсем, как тогда, услышали за собой:
— Светлорецк, детишки!
Тогда это сказал старичок-кондуктор. Кто же теперь?
Молодые люди разом обернулись, смущенные, но счастливые.
Перед ними стоял огромный, добродушно-лукавый Денис. Он повторил:
— Светло на реке, ребятишки! То ж совсем день, а вы тут матросам на утеху…
— Ну, не будем, не будем! — засмеялась Аня. — Вот придет ледокол в Москву, так все целоваться станут.
— Так то ж по плану будет, — посмеиваясь, возражал Денис, лукаво щурясь.
— А я без плана хочу, раньше времени, — сияя глазами, наступала на него Аня. — Ты знаешь, сколько я ждала?
— Так еще ждать придется, пока Андрейка свой Арктический мост построит.
— Дай пожму твою медвежью лапу! И здравствуй, Денисище великолепный! Как раз вам обоим я и должна рассказать о самом важном.
— О чем, Аня?
— Об Арктическом мосте… и о Степане, твоем брате.
— При чем тут Степан? И почему Арктический мост? — нахмурился Андрей.
— Сейчас все узнаешь. Давайте сядем на эти катушки канатов:
— То ж не катушки, то бунты, — поправил Денис, склонив голову чуть на бок, как бы присматриваясь к Ане.
— Представьте, совершенно неожиданно к нам с папой на дачу приехал Степан Григорьевич…
…Степан Григорьевич приехал на дачу Седых в одно из воскресений, точно зная, что старик Седых в командировке.
Аня очень удивилась. Она не видела Степана Григорьевича со Светлорецка. Как он постарел! Хотя еще чувствуется сила: крепкая шея, энергичные морщины у губ, жесткий взгляд.
— Я знаю, как неожидан мой визит, ибо что общего может быть между вами, кому улыбается счастье, и человеком, отставленным от дел.
— Ну что вы, Степан Григорьевич!
Женщина сразу по-другому начинает относиться даже к неприятному ей человеку, если хоть немножко его пожалеет. Конечно, Аня знала все, что произошло со Степаном Григорьевичем. Иван Семенович мог рассказать ей даже больше, чем было опубликовано в «Правде». Этот человек умел «не ошибаться», приспосабливаться, выдвигаться… Но разве он один искал удобного пути?.. Может быть, ему в самом деле не повезло. Его показали всей стране, чтобы воздействовать на других…
Аня провела Степана Григорьевича в дом, предложила чаю. Степан Григорьевич не отказывался, попросил разрешения снять пиджак — было жарко. Аня заметила на его рубашке подпалину от утюга. Одинокий, верно, сам гладит, и так неумело.
— Вы знаете, Анна Ивановна, что мы с братом в неладах. Глупо, конечно. Порой удобно валить все на одного. Я уже привык.
— Ну что вы, Степан Григорьевич! — только и нашлась сказать Аня.
— Мне горько… и не то, что другие ко мне переменились… горько, что Андрюша, которого я, как отец, воспитал… Словом, объяснять трудно…
— Конечно, Степан Григорьевич! Я вот не понимаю злопамятных людей.
— Яблоко раздора — в его идее. Но я все же был прав, ибо техническая идея тогда принимается, когда она способна двинуть вперед общество. А если ее нельзя применить — ее отвергают. Так было в те дни. Андрюша не сумел мне простить своего закономерного провала… Такова ирония несправедливости… Однако я по-прежнему люблю его, забочусь о нем. Многое изменилось в мире, Анна Ивановна.
— Конечно. Вы позволите еще налить вам чаю?
— Пожалуйста. Так приятно, когда тебя угощают.
Аня и Степан Григорьевич сидели на свежем воздухе, под соснами, на крутом спуске к пойме реки Истры. Отсюда открывался широкий вид на другой ее крутой берег с лесом наверху, на зеленые купы, прикрывавшие речку, лишь кое-где поблескивающую серебром.
— Да, многое изменилось, — продолжал Степан Григорьевич. — Но если разобраться, то менялась политическая погода, политический же климат оставался неизменным. Климат этот определяется нежеланием людей воевать, стремлением их сблизиться, жить общей для всего земного шара экономической жизнью. И я думаю, Анна Ивановна, что вопрос о строительстве Андрюшиного моста между СССР и Америкой будет поднят.
— Неужели вы так считаете? — спросила Аня, не спуская со Степана Григорьевича пристального взгляда.
— Более того, этот вопрос уже поднят. Меня еще помнят вверху. Не буду вам подробно рассказывать, но недавно мне снова привелось побывать там…
— В правительстве?
— Да, — многозначительно ответил Степан Григорьевич, решительно отодвигая стакан. На этот раз разговор там пошел об Арктическом мосте.
— Степан Григорьевич, милый! Как вас благодарить? Позвольте я вас поцелую.
— Неужели это доставит вам удовольствие? — улыбнулся Степан Григорьевич.
Потом они спустились к Истре. Быстрая и мелкая, она напомнила обоим речку Светлую, Светлорецк.
Прощаясь, Степан Григорьевич сказал Ане:
— Можете мне поверить. Я сделаю все для Андрюши, что от меня зависит. Я имею в виду не только свои разговоры вверху… Я готов отдать Андрюше весь свой инженерный опыт, все свои знания, проектировать и строить мост вместе с ним. Кстати, наверху это считают само собой разумеющимся.
— Степан Григорьевич, я знаю Андрюшу. OH совсем незлопамятный! Он никогда не откажется от такой помощи… Тем более, что вы… ну, понимаете, сумели заинтересовать там, в правительстве.