Автомобиль доехал до лестницы, но не остановился. Громко затрещал мотор, машина стала взбираться по ступенькам.
Седой человек не спеша, следовал за машиной. Еще через несколько мгновений Степан Григорьевич увидел, как два или три человека подсаживали старого джентльмена, помогая ему взобраться на крышу лимузина.
Появление высокой тощей фигуры с седыми развевающимися волосами, размахивающей закрытым зонтиком, вызвало долгий шум. Наконец голоса стихли.
— Джентльмены, — торжественно произнес старик, — когда я был мальчишкой, мой отец привез на ферму большую бутыль. В то время я увлекался стрельбой из лука. Воображая себя индейцем, я решил, что в проклятой бутыли — спирт, которым отец решил споить моих братьев-индейцев. Я разбил бутыль с третьей стрелы. Оказалось, что в бутыли было какое-то лекарство. Отец должен был отнести его в соседнюю индейскую деревню, в которой все население хворало. Так я услужил братьям-индейцам.
Седой джентльмен выразительно посмотрел вверх, где виднелся удивительный стеклянный виадук.
Не столько рассказ старого судьи, сколько его взгляд вызвал в толпе волну смеха. По-видимому, настроение менялось.
Мор, заметив только сейчас, что он без шляпы, а дождь продолжает накрапывать, деловито раскрыл зонтик и, высоко держа его над головой, продолжал:
— Вы хотите уничтожить модель подводного плавающего туннеля? А знаете ли вы, что в этой огромной стеклянной бутыли? Лекарство. Лекарство для многих миллионов американцев, не могущих найти себе применения. Лекарство это — работа. Огромная работа для всех отраслей промышленности, для многих миллионов американцев. Работа — это доллары для каждого из вас. Доллары в карманах — это залог счастья. Для нашего счастья выгодно не ломать модель Арктического моста, а строить Арктический мост. Это оживит нашу промышленность, уменьшит безработицу, поведет к новому процветанию, к новому просперити. Так кто же из вас против собственного счастья? Вытолкните его сюда. Пусть на него посмотрят.
Толпа засмеялась.
— Нет! Нет таких! — послышались голоса.
— Будем строить подводный туннель!
— Вместе с судьей Мором!
— Правильно, старина!
— Да здравствует судья Мор!
Степан Григорьевич знал, как любят американцы своего старого судью. Он нисколько не удивился, когда старика сняли с крыши машины и на руках понесли вниз по ступеням и дальше по аллее. Толпа росла, как горная лавина.
— Построим туннель!
— Да здравствует Америка и новые времена просперити!
Андрей пришел в себя.
— Степан, — сказал он тихо, — что произошло?
— Американцы провели совещание по поводу Арктического моста.
Андрей приподнялся на локте:
— Но кто, кто защитил Арктический мост?
— Не знаю… Там было много людей.
— А я знаю, кто защитил павильон, кто кричал «да здравствует Арктический мост!».
— Кто? — насторожился Степан.
Андрей посмотрел в лицо брату.
— Американцы, — сказал он серьезно. — Американцы.
— Совершенно верно, товарищи. То есть американцы! — послышался сзади братьев неожиданный голос.
Андрей и Степан оглянулись и увидели говорившего. Бросались в глаза его простое улыбающееся лицо, покрытое веснушками, и огненно-рыжая шевелюра.
— Майкл Никсон! — продолжал подошедший по-русски. — Очень буду рад знакомым быть. Передайте, пожалуйста, мой привет товарищам Карцеву Алеше и Дениске Денисюку.
— Откуда вы их знаете? — спросил пораженный Андрей.
— Дружба детства. Позвольте я помогу вам встать. Ваш павильон отстояли американцы, потому что среди них очень много есть друзей Карцева и Денисюка, теперь будет еще больше друзей Корнева. Вчера я произносил в Сенате очень горячую речь в защиту «Плавающего туннеля». Надо строить такое сооружение. Честное слово, американским ребятам и советским ребятам есть смысл сблизиться!
Часть третья
ДЕРЗАНИЯ
Глава первая
НИ ЗА ЧТО!
В час затишья ветер рождала только скорость. Воздух бил в лицо, толкал в грудь. Глиссер несся, готовый выскочить из воды, оставляя за собой единственные в море волны.
Море! Черное море! Сейчас оно было синим. Но какая это была синева! Нет, не холодное спокойствие бездонной выси отразилось на выпуклой морской глади, не девственная голубизна небес, а живая, по-женски прелестная и изменчивая синева, то густая, сочная, то прозрачно-нежная, то с бегущими морщинками улыбок, то с печально-усталыми валами, гонцами дальних бурь, то с озорными искрами перламутровой ряби, то загадочно-зеленоватая, как омут, наконец, лиловая, грозная, почти черная синева… Море, безмерно огромное, как мир, бесконечно разное и прекрасное, как жизнь, вечное, как движение! Могучая стихия, с которой не устает бороться человек, побеждая ее сначала веслом, потом парусом, наконец, паром, электричеством и ныне атомом… Упрямая стихия, которая все не хочет признать власти человека и требует от него дань жизнями самых дерзких, самых смелых!.. Море! Черное море!
Именно так воспринимал душой море Сурен Авакян, горец, сухопутный человек. Для моряка оно иное — строптивое, часто опасное, с которым всегда надо быть начеку. Сурен же захвачен был морем, оно было для него ослепительным, радующим простором с таинственной и страшной глубиной…
— Ах, Черное море — кавказское море! — только и мог выговорить он, наделяя море высшим эпитетом, какой только мог придумать.
Стоявший с ним рядом озабоченный моряк улыбнулся. Он держался, как и Сурен, рукой за поручни, замыкая тем самым сеть наушников и микрофонов, заключенных в шлемах.
— Вот уже и плавающий док, — заметил он.
— Какой там док! При такой погоде просто плавающий курорт! — засмеялся Сурен, поблескивая антрацитовыми глазами. Он сорвал шлем и стал размахивать им в воздухе, словно с плавучего дока его можно было увидеть. Ветер завладел его волосами и мгновенно пригладил их.
Командир глиссера сказал:
— Не думаю, что курорт. Прогноз погоды скверный.
Сурен, заметив, что с ним говорят, — из-за рева моторов он ничего не слышал, — снова надел шлем:
— Ай-ай! Какая красота! Пароход, как кабардинский жеребец, на дыбы встает!
Моряк осуждающе покачал головой.
— А что? Опасно так, носом кверху? — заглянул к нему в глаза Сурен.
Вместо ответа моряк кивнул на горизонт.
На его дуге виднелось судно с тонкой наклонной назад трубой и двумя мачтами. С первого взгляда оно могло вызвать тревогу: бушприт корабля был задран вверх, корма почти касалась воды. Весь пароход словно на самом деле пытался встать на дыбы. Что-то длинное, спускавшееся с кормы, продолжая линию палубы, сразу за кораблем исчезало в волнах.
— Я так полагаю, — сказал моряк. — Трубы — не кабель. Нельзя их таким способом спускать.
— Слушай, и я так думаю, — доверительно сказал Сурен, понизив голос.
Моряк удивился:
— Я считал вас в числе первых энтузиастов строительства.
— Правильно считал! Очень правильно! Знаешь зачем я еду?
— По морю не ездят, а плавают, — поправил моряк.
— А мы ездить хотим! В самой морской глубине ездить станем на колесах! И я хочу весь туннель в глубине сделать, наверх и носу не казать! Жаль только такой красоты не будет видно. Эх, моряк! — и Сурен потряс кулаками. — Что я придумал, аи, что я придумал! Андрейка как рад будет! Обязательно меня задушит. Мне подпорки под ребра нужны. Очень требуются…
Моряк смеялся. Веселый попался пассажир!
Док-корабль был уже близко.
Сурен снова сорвал шлем и размахивал им:
— Ай, море! Великое море! Вечное как движение! А мы для тебя такое движение придумали, что тебе и не снилось! Что? Потемнело, нахмурилось? Слушай, придется тебе смириться. Потому что человек… это еще больше, еще красивее, еще сильнее, чем море!