- Нет предложений, сэр. Нет в продаже.
- Акции туннельного Концерна! Купите мне по любой цене!
- Нет в продаже. Нет предложений, сэр.
На светящейся ленте под потолком бежали надписи биржевого телеграфа.
- Смотрите! Туннельные! Туннельные! Кто-то продал. Но по какой небывалой цене!
Смотрите! Акции подскочили против вчерашкет го еще на пятнадцать пунктов. Дядя Бен, перегнувшись через барьер, тормошил уже вспотевшего маклера, которого рвали со всех сторон.
- Парень, парень! Вы должны поскорее продать мои пароходные. Парень, я вас очень прошу, в них все мои сбережения.
- Да, сэр, при первой возможности. Но никто их не покупает. Простите, сэр, вы просите туннельных акций? Нет, сэр, нет в продаже. Какую вы предлагаете цену?
- Смотрите, смотрите! Опять совершена сделка на туннельные. Они подскочили еще на пять пунктов!
- Боже мой, маклер! Продайте мои пароходные!
- Только за бесценок, сэр. Мне стыдно предложить вам цену, которую согласен дать один из моих клиентов.
Узнав сумму, дядя Бен разразился проклятием. Он беспомощно оглянулся вокруг. Люди бегали взад и вперед как сумасшедшие. Они то смотрели на зажигающиеся цифры, то бросались к телефонам, за пользование которыми платили невероятные суммы, то осаждали брокеров. Деньги на покупку акций занимались под огромные проценты в расчете, что еще сегодня акции снова будут проданы, а прибыль, несмотря на эти проценты, чистая, огромная прибыль звенящим золотом останется в кармане.
- Десять стальных акций! Мистер брокер, устройте мне эту сделку немедленно!
- Да, сэр, я уже оформляю.
- Кто просил туннельные акции? Есть предложение. Что? Цена слишком велика? Тогда, простите, у меня есть другой клиент.
- Смотрите, опять кто-то купил туннельные по еще более высокой цене.
- Ну, как дела, дядя Бен? Все раздумываете, расстаться ли вам с пароходными акциями?
- Послушайте, - говорил недоумевающий дядя Бен, - как же так? Пароходы, настоящие пароходы плавают по Атлантическому океану, перевозят грузы и пассажиров. Они будут перевозить их еще несколько лет до окончания строительства туннеля и, несомненно, будут плавать и после окончания. Я как владелец нескольких акций, являюсь хозяином какой-то части этих пароходов, а мне хотят заплатить за мои акции гроши. Куда же делись мои деньги? Куда? Я не понимаю.
- Бросьте, дядя Бен! К тому времени, когда вы поймете, за ваши акции не дадут ни гроша.
- Но куда же девались мои деньги? Я их заработал за станком.
- Хе, старина! Они переходят в карманы того, кто купил вчера туннельные дешевле, а сегодня продал дороже. Это куда лучше, чем работать у станка.
Рядом кричали: - Туннельные, стальные! Они опять поднялись! Кто-то играет на повышение и скупает акции на огромную сумму.
- Дайте мне туннельных, мистер брокер!
Дядя Бен все еще стоял и думал. Как может уступить он свое право владеть хотя бы несколькими винтиками атлантических гигантов за бесценок! Ведь он когда-то отдал за это право собственности свои сорокалетние сбережения.
Наконец он собрался с духом и опять обратился к маклеру: - Сэр, очень прошу вас...
- Что? Пароходные? - отмахнулся маклер. - Едва ли кто купит.
- Смотрите, смотрите! Огромная сделка!
Биржевой телеграф отметил новое понижение курса пароходных акций.
Дядю Бена толкали, ругали, делали по его поводу самые нелестные замечания, а он стоял; посредине зала и держал в руках ничтожную сумму, которую получил взамен своих сорокалетних сбережений.
Ограбили! Это было ясно для ного. Но кто ограбил и как, этого он понять не мог.
Вспотевшие люди с блуждающими глазами, куда-то спешившие, хрипло переругивавшиеся с брокерами, сновали мимо него, неизменно задевая за его огромную тушу.
Кто же ограбил? Куда делись его деньги?
Что смотрит правительство? Как может существовать легально такой несомненный грабеж?
Ведь у него были деньги, а теперь нет. В то же время он ничего не сделал плохого. Пароходы же, владельцем которых он гордо себя считал, продолжают плавать. В чем же дело?
У дяди Бена в руке тоненькая пачка долларов. У низенького соседа с усиками топорщатся карманы. Он только что продал акции железнодорожной компании Бильта. Теперь он покупает туннельные. Каким же образом деньги Бена перешли в карман этого пронырливого биржевика? Ведь он не запускал своих рук в кошелек старого мистера Смита! Где же полиция? Где?..
Бен вышел на улицу и понуро побрел по мокрому тротуару.
Биржевой телеграф, хотя и запаздывал на двадцать три минуты, все же разносил по всему миру известия о небывалой пляске акций.
Мистер Медж, прислушиваясь к ровному постукиванию аппарата, пропускал между пальцами ползущую ленту.
Еще три пункта... еще два... Прекрасно!
Они летят вниз, как нераскрывшийся парашют.
Мистер Медж никого не принимал в этот день, но тем не менее, видимо, был очень занят. Пиджак висел на плечиках позади кресла, жилетка его была растегнута, а пополневший, ставший более рыхлым мистер Медж непрестанно вскакивал и бегал в волнении по кабинету. То и дело он срывал телефонную трубку и отдавал какие-то распоряжения, называя акции и стоимость. Потом надевал на голову наушники и слушал на короткой волне передачу своего специального агента, посланного с передающей установкой в зал биржи.
Ах, как запаздывает биржевой телеграф!
На разнице показаний в двадцать три минуты можно потерять или составить миллионное состояние.
Кто-то стучал в дверь. Мистер Медж поспешно спрятал наушники, прикрыл бумагами телеграфный аппарат с ворохом лент и, недовольный, тяжеловатой походкой подошел к двери.
- В чем дело? Хэлло? Я же просил никого...
Дверь открылась. Мистер Медж посторонился.
- Хэллоу, дэди! - воскликнула Амелия, подставляя щечку для поцелуя.
Мистер Медж прошел к столу, а его дочь стала бегать по кабинету, как разъяренная пантера. Через стиснутые зубы она выбрасывала короткие, отрывистые фразы: - Да, дэди, я здесь... Самолетом. Как я его ненавижу! Я разорвала бы ее собственными руками. Я делала все, чтобы привлечь его к себе, а она... она... Я старалась быть заметной, дэди,- уже плачущим голосом продолжала Амелия. - Я делала все в течение всей моей жизни, чтобы быть заметной... Я ненавижу все эти приемы... Хочу, чтобы он просто любил меня. Я пробовала быть всякой. Дэди, я несчастна!
Амелия упала в кресло и зарыдала. Плечи ее вздрагивали. Чтобы глаза не покраснели, она не вытирала слез, катившихся по ее нарумяненным щекам.
Мистер Медж подошел к дочери.и, гладя ее волосы, спросил: - Бэби, в чем дело? Что-нибудь с Гербертом?
Амелия вскочила, отбросив руку отца.
- Я его ненавижу! Я его всегда ненавидела... Какая-то русская женщина занимает его значительно больше, чем я. А она совсем ничего собою не представляет. Грубая, неизящная, глаза выцветшие. Фи! Я бы не взглянула. А Герберта я ненавижу. О, как я хотела бы ему отомстить! Чтобы он страдал, мучился. Я готова уничтожить то, к чему он так привязан... Пусть ему станет больно. Пусть!
Мистер Медж улыбнулся.
- О, бэби, я очень рад... Мне хотелось предупредить вас о некоторых действиях... действиях, - мистер Медж замялся, - которые я предпринял.
Мистер Медж наклонился к дочери и стал ей что-то рассказывать.
Амелия вскочила и большими, испуганными глазами, которые сразу высохли, смотрела на возбужденного мистера Меджа, размахивающего пухлыми руками.
Биржевой телеграф продолжал сообщать о прыгающем курсе акций. Туннельные продолжали неизменно подниматься, пароходные катились в пропасть.
Мистер Ричард Элуэлл нервно расхаживал между столом и зеркалом, наблюдая за лентой телеграфа. Несомненно, он разорялся. Акции Атлантической компании тащили за собой и акции его заводов.
Что делать? Что делать?.. Неделю назад он вынужден был закрыть четыре завода. Два еще работали, но сегодняшние биржевые операции-они окончательно разоряют ЭлуэлЛ.