И девушка плакала слезами радости и досады, любви и обиды… И, плачущая, была чудесна!
Всего готов был ждать от дочери Иван Семенович, но только не мгновенного ее решения сейчас же ехать в Светлорецк, к Андрюшке Корневу!
Свое решение Аня объявила отцу немедленно, с горящими и еще влажными глазами.
Иван Семенович разбушевался, даже прикрикнул на взбалмошную дочь. В сердцах изорвал в клочья конверт злополучного письма, оставленный Аней на столе в столовой.
Анка, глупая, заперлась в своей комнате и оттуда кричала, что все равно поедет, потому что любит.
«А что она понимает в любви в свои неполные восемнадцать лет! Эх, Анка!..»
Иван Семенович кусал желтоватые усы.
Два дня шла домашняя война, и сильный противник, вооруженный полувековым опытом и важным постом, грозный на суше и на море, сдался…
Иван Семенович ничего не смог поделать. По его совету Анка взяла из университета справку о том, что ее зачисляют студенткой, а потом забрала оттуда все документы, чтобы сдать их в Светлорецкий институт. Иван Семенович вручил ей деньги на дорогу, адрес его знакомой рабочей семьи в Светлорецке и, горько обиженный, не поехал провожать сумасбродную девчонку на Казанский вокзал… и даже машины не дал. Послал по телефону телеграмму о ее выезде и стал мрачно один лить водку в столовой.
Ане было жалко отца, она проклинала себя за эгоизм, но ведь она же любила Андрюшку - и этим было сказано все! Нет эгоизма большего, чем эгоизм любви.
И вот она уже совсем близко к Андрюшке! Почему только паровозик так медленно взбирается в гору? Сосны едва отодвигаются назад, словно гуляешь по лесу с корзинкой для ягод в руке. Как жаль, что после веселых уклонов всегда бывают трудные подъемы…
На подъеме стоял человек. Он еще давно заметил дымок паровоза, но паровозику еще предстояло немало покрутить, прежде чем он доберется до этого места.
И, наконец, он показался из-за поворота, устало пыхтя и еле таща довольно длинный поезд из игрушечных платформ, товарных и пассажирских вагонов.
Собственно, пассажирский вагон в этом поезде был один. И человек, дожидавшийся поезда, неуклюже пробежав несколько шагов рядом с вагоном, когда он поравнялся с ним, схватился за поручень, подтянулся и неловко втащил мало послушные ноги в тамбур вагона.
Чья-то сильная рука помогла в решительный момент.
- Что же ты, брат, так?
- Да ноги неважные, - ответил вскочивший.
Он прошел в вагон, где сидела девушка у окна.
Некоторое время он наблюдал, как вздрагивают ее брови, как переводит она глаза, равнодушно-далекие… И вдруг округляются они…
- Андрюша!
Он берет ее руки в свои и сжимает ее тонкие пальцы. И улыбаются, улыбаются оба…
- Вот ведь куда вышел встречать, - говорит одна женщина другой, и в голосе ее - хорошая зависть.
- Да, прошло наше время, - вздыхает другая.
Молодые люди уходят в тамбур, открывают дверь и садятся на ступеньки. Они говорят, говорят, говорят…
- Как же ты надумала?
- Потому, что к тебе…
- Значит, помнишь?
- Глупый, люблю!..
- Правда?
Она прижимается щекой к его плечу:
- А вот испугаю.
Он смеется:
- Нечем.
- Сказать? - И, не дождавшись ответа, шепчет ему в самое ухо: - Я решила… я решила, что мы теперь всегда будем вместе…
- Как - вместе?
- Ну, я с тобой буду… Конечно, мы поженимся.
- Поженимся? - Он обнимает ее за худенькие плечи, и рука его дрожит.
- Испугался, - лукаво говорит она.
- Я? Нет… только почему же не я?
- Потому что глупый, у тебя только Арктический мост в голове.
- Надо же было мне сказать Степану! Мы сейчас же с вокзала поедем в загс… А потом к Степану…
Аня смеется и гладит Андрюшину руку, пересчитывает его пальцы. Вот теперь она знает, что такое счастье!
Андрею хочется поцеловать девушку. Он робко оглядывается. Но в тамбуре никого не осталось, чуткие пассажиры все ушли в душный вагон. И Андрей целует Аню… И у обоих кружится голова… И они целуются снова и снова до тех пор, пока не раздается покашливание сзади.
Это вошел в тамбур старичок-кондуктор с флажками.
- Светлорецк, детишки. Подъезжаем, - говорит он, пряча улыбку.
Приходится вставать. А так можно было ехать сто лет! Нет гор красивее, нет речки прекраснее, нет времени счастливее!