Наконец Кими-тян выпрямилась.
- Ну, вот… а я плачу, - сказала она слабым голосом, стараясь улыбнуться.
Они пошли дальше. На полу теперь были циновки. Отец отодвинул ширму, отчего комната стала вдвое больше, и сел на пол.
- Окажи благодеяние, садись, моя маленькая Кими-тян. Или, может быть, ты сначала хочешь надеть кимоно, чтобы почувствовать себя совсем на родине?
- Ах, нет! Я дома, дома… Я тоже попробую сесть, только я разучилась. Это смешно, не правда ли? Так совсем не сидят в Париже, а костюмы там носят такие же, как на тебе. Как постарела Фуса-тян! Она ведь, правда, хорошая? Ты стал знаменитым доктором? Сколько теперь ты принимаешь больных? А как перестроили дом напротив! Его не узнать. Кто теперь в нем живет? Почему никто не лаял, когда я въезжала? Неужели Тоби-сан умер?
- Конечно. Собаки не живут так долго. Ведь сколько прошло лет. Все волнует тебя. Как высоко вздымается твоя грудь! Так дыши глубже розовым воздухом страны Ямато. Я вижу, что ты не забыла здесь ничего и никого.
- Никого, никого!
И вдруг Кими-тян опустила свои миндалевидные глаза, стала теребить соломинку, торчавшую из циновки.
Отец улыбнулся.
- Я знал, знал. Мы все ждали и встречали тебя. Он лишь не посмел стеснять нас в первые минуты встречи.
Японец хлопнул в ладоши. Отодвинулась еще одна фусума, и за ней показалась женщина с черным лоснящимся валиком волос на голове.
- Передай господину Муцикава, что госпожа О’Кими ждет его…
- Муци-тян, - тихо прошептала девушка.
Отец поднялся навстречу молодому японцу в широком керимоне и роговых очках, появившемуся из-за отодвинутой ширмы.
О’Кими порывисто вскочила. Она не смела поднять глаза.
Муцикава еще издали склонил голову, произнося слова приветствия.
О’Кими протянула ему свою крохотную руку. Он сжал ее обеими руками.
- Усуда-сан мог бы выгнать меня. Я жду вас со вчерашнего вечера, сказал он.
- Вчера вечером? - девушка подняла глаза. - Тогда я еще не села в поезд… А почему вы носите очки?
- Японцы, японцы… - заметил улыбающийся Усуда. - Они слишком часто бывают близорукими.
- О, так, Усуда-сударь, - почтительно отозвался молодой человек. - О, Кими-тян… Мне можно вас так называть? Извините, я так понимаю вас, понимаю, как вы стремились из чужих, далеких краев на родину, чтобы остаться здесь навсегда.
- О, не совсем, не совсем так, - сказал Усуда. - Конечно, я не хочу, чтобы моя маленькая Кими-тян рассталась с родиной, но еще больше не хочу, чтобы она расставалась теперь со мной.
- Позвольте спросить вас, Усуда-си: разве вы предполагаете уехать отсюда?
- О, не пугайся, мой мальчик! Выставка в Нью-Йорке откроется только через несколько месяцев. Однако я пройду в сад. Я велел вынести туда стол, чтобы наша Кими-тян могла дышать запахом вишен.
- Да, да, вишни, вишни, - тихо повторила девушка.
Усуда вышел, украдкой взглянув на смущенных молодых людей.
Они стояли друг против друга и неловко молчали.
- Вы совсем стали европейкой, - робко начал Муцикава.
- Правда говорят, что вы храбрый? Вы - летчик?
Муцикава кивнул.
- Но это совсем не храбрость; это профессия, извините.
- Вы всегда были храбрым. Вы дразнили даже полицейских. Помните, как вы забросили мой мяч на середину улицы, прямо к ногам полицейского?
- Я тогда убежал, не помня себя от страха.
Молодые люди оживились. Они стали вспоминать свое детство.
Когда Кими-тян не смотрела на Муцикаву, она чувствовала себя свободно; но стоило ей лишь бросить взгляд на эту незнакомую ей фигуру взрослого японца с постоянно опущенной, как бы в полупоклоне головой, и она не могла побороть в себе неприятного чувства стеснения.
Разговор быстро иссяк вместе с воспоминаниями.
Почему же так долго не идет отец? Ей хотелось побыть сейчас с ним.
- Вы хотите посмотреть последние парижские журналы? Там много интересного о нью-йоркской выставке реконструкции мира. Подождите, я сейчас принесу.
Когда она снова вошла в комнату, Усуда уже вернулся и вполголоса разговаривал с почтительно склонившим перед ним голову Муцикавой.
- Вот, - протянула Кими-тян журнал. - Отец, тебе, наверное, тоже интересно, что мы с тобой увидим в Нью-Йорке. Дом-куб, который будет стоять и качаться на одном ребре. В нем, говорят, будет установлен огромный волчок.
Усуда подошел к дочери и посмотрел через ее плечо.
- Сколько в ней жизни! Не правда ли, Муци-тян?
- О да, Усуда-си!
- А вот еще! Смотрите. Это русские покажут в своем павильоне. Это даже интереснее, чем дом-куб. Вы видели, Муци-тян?