Стрельба прекратилась.
О’Кими умелыми руками делала перевязку мистеру Меджу. Пострадавших было сравнительно немного. Судья Мор, раненный в руку, отказавшись от помощи, сам делал себе перевязку.
Улыбаясь, он говорил:
- Я научился этому еще в штате Монтана, когда меня придавило срубленным деревом. Тогда я был один, и поневоле мне пришлось обходиться без посторонней помощи.
- Мистер Мор был еще два раза ранен во время мировой войны, - заметил кто-то из гостей, пододвигая Мору стул.
Старик сел и, видя, как дрожащие лакеи собирают разбитую посуду, сказал:
- Вот к чему приводит боязнь правительства ограничить так называемую «личную свободу» американцев. С толпой надо обращаться, как с детьми: любовно, строго, заботясь об их благе. Нельзя детям играть с ножами, нельзя любому желающему американцу позволить разъезжать с ручным пулеметом, продающимся в каждом магазине.
- Мистер Мор, что же произошло? Что случилось?
Старик отечески посмотрел на вопрошавшего.
- Свободная конкуренция, джентльмены. Кое-кто заинтересован в процветании пароходных линий, а не в создании нашей ассоциации. Этих людей не занимает прогресс нации: они живут лишь ради личной выгоды. Нечего удивляться поэтому методам, заимствованным у гангстеров. Нет, все, все в стране надо исправлять! Конкуренцию надо делать подлинно свободной, а не позволять злонамеренным людям, как им угодно, «свободно» конкурировать. Но мы призовем к порядку этих людей, мы докажем, что Америка прежде всего страна здравого смысла!
Репортеры поспешно записывали импровизированную речь маститого судьи.
Воодушевление понемногу возвращалось к членам новой ассоциации. Начали даже поговаривать о продолжении заседания, но вдруг какое-то известие пронеслось из одного конца зала в другой.
Люди перешептывались, пожимали плечами, удивлялись, возмущались, посмеивались - словом, реагировали каждый по-своему. Многие стали поспешно прощаться.
В первый момент сообщение не коснулось братьев Корневых. Степан Григорьевич был занят Андреем, который старался скрыть рану. Его выдала О’Кими: увидев кровь на рукаве Андрея, она стала настаивать на перевязке. Андрей отказывался, и О’Кими обратилась за помощью к Степану Григорьевичу.
Тот встревожился.
- Андрей, ну ведь ты же не маленький! Сними пиджак… Надо обязательно сделать перевязку, - заговорил он с неожиданной теплотой.
Андрей долго упрямился, но, взглянув на О’Кими, на озабоченное лицо брата, почувствовал себя неловко, смутился и послушно стал стягивать пиджак. Степан Григорьевич и О’Кими помогали ему.
Вдруг они услышали слова: «…выставка… толпа… разрушение…».
О’Кими первая поняла, что произошло. Она выразительно посмотрела на Степана Григорьевича.
- Мне нужно быть там, - сказал он выпрямляясь.
Андрей, ни слова не говоря, стал натягивать пиджак.
- Мистер Эндрью, я же не кончила перевязки… мистер Эндрью!.. - запротестовала О’Кими.
Но Андрей уже вставал с кресла.
- Ты останешься здесь, тебе нельзя, - сказал Степан Григорьевич тоном, каким говорят с непослушными детьми.
Андрей, не отвечая, застегивал пуговицы пиджака.
Степан Григорьевич понял, что уговаривать брата бесполезно. Почти бегом они направились к выходу. О’Кими с тревогой смотрела им вслед.
Дорогу Корневым преградил полицейский офицер:
- Джентльмены, осмелюсь предложить вам свою полицейскую машину. Я могу не задерживаться у светофоров и доставлю вас скорее всех.
Корневы вместе с полицейским офицером покинули зал.
Усуда подошел к дочери. Ничто не ускользнуло от него в поведении Кими-тян. Он не сказал ни слова, но тяжело вздохнул и пожалел, что привез ее в Нью-Йорк.
Глава девятая
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Вой сирены не смолкал ни на минуту. Полицейские, еще издали заслышав этот звук, останавливали движение. Со страшным свистом проносилась мимо них приземистая машина с кремовым верхом. Прохожие с любопытством оглядывались. Они еще ничего не знали о том, что происходит на выставке, иначе тоже помчались бы туда, чтобы оказаться в числе двух миллионов американцев, принявших участие в событиях последнего, самого знаменательного дня выставки.
- Это возмутительно! - горячился Андрей. - Что же смотрит полиция, ответьте мне, сэр? Как вы можете оставаться безучастным?
- Иногда полиция бессильна, - ответил полицейский офицер, отрывая картонную спичку и закуривая. - Мы знаем по опыту Чикагской выставки 1931 года, что наше вмешательство все равно не даст никаких результатов. Что можно сделать с сотнями тысяч американцев, воодушевленных одним общим и к тому же вполне понятным намерением.