– И ты не чувствуешь себя одиноким? – спросил Мерц.
– Нисколько, – быстро ответил Морган, хотя вопрос буквально пронзил его. Позднее он пожалел, что не ответил более правдиво, потому что понял – Мерц говорит о себе.
Они постепенно перешли к другим темам, менее острым. О чем они говорили, Морган потом и не вспомнил. Мерц сказал, что направляется в свой клуб в Сент-Джеймс, и, идя вдоль Пиккадилли, они едва не столкнулись с молодым человеком, который, неожиданно выйдя из тени, прошел мимо них. Выглядел он грубовато, но привлекательно – молодой рабочий, с руками в карманах и лицом, наполовину затененным козырьком кепи. Проходя мимо Моргана и Мерца, парень ухмыльнулся. Ухмылка была игриво-лукавой; подсвеченная иронией и неким знанием, на мгновение она заставила Моргана и Мерца замолчать.
Наконец, преодолев смущение, они вновь заговорили. Моргану нужно было поспеть на вокзал Чаринг-Кросс, на свой поезд. Пришло время проститься.
– Ну что ж, – сказал он, протягивая руку, – мне было приятно с тобой познакомиться.
– Мне тоже, – ответил Мерц. – К тому же для меня это честь. Ты замечательный писатель.
– О, перестань, – сделал протестующий жест Морган.
Они пожали друг другу руки, и Мерц засмеялся безо всякой видимой причины. Потом отправились в разные стороны.
Новости пришли на следующий день, в форме телеграммы от Малькольма. Слова – скупые и неопровержимые – лежали перед Морганом на бланке почтового отправления, но он никак не мог поверить в написанное. Хотя не смел и сомневаться.
Морган бросился назад, в Лондон. Он должен был поддержать Малькольма. Но, кроме того, он хотел разобраться, что же случилось. Впрочем, никакого понимания не пришло. Не было ни объяснений, ни записки, ни причин, которые могли бы объяснить происшедшее. Похоже, Мерц так и не пошел в клуб. Вместо этого он направился в свою квартиру в Олбани, выпил там стакан виски и повесился.
Малькольм был страшно бледен. Шок, пережитый им, словно согнул плечи, сделав его меньше ростом.
– Ты был последним, кто с ним говорил, – произнес Малькольм, с трудом выдавливая из себя слова. – Сказал ли он что-нибудь, из чего можно было вывести…
– Ничего абсолютно, – ответил Морган. – С ним все обстояло отлично. Он был вполне нормален.
Нормален. Это слово, как подумал Морган, не означало ровным счетом ничего.
– Но о чем вы говорили? Он же должен был что-то сказать, дать какой-нибудь ключ!
– Ничего он не говорил, – пожал плечами Морган. – Происходил совершенно обычный разговор, подобный тому, что мы вели в ресторане.
Было ли это правдой? В определенном смысле – да. Но, если оценить все с другой стороны, то Морган сомневался, прав ли он. Быть может, там проскальзывали такие намеки, ключи, как их назвал Малькольм. Но вы их не поймете, если не принадлежите к меньшинству. Тайный язык, тайные знаки, которые говорят о многом, но в еще большей степени позволяют утаивать, что ты должен сообщить другому. Морган не был уверен, что Мерц действительно что-то сказал.
Тем более он не мог поделиться своими сомнениями с Малькольмом. Это означало бы говорить и о самом себе, причем так, как они до сего дня никогда не разговаривали. А Малькольм с его примитивным обыденным сознанием может просто не понять. Поэтому, даже пребывая в одном шаге от разгадки и изо всех сил желая понять, что произошло, Морган был обречен лишь косвенно касаться этой тайны, пользуясь намеками и недомолвками.
Тем более никому он не рассказал о молодом человеке, который им повстречался. Молодом человеке с убийственным взглядом. Был ли тот готов на что угодно при условии наличия у вас и денег, и необходимой толики храбрости? Вполне вероятно, что Мерц, расставшись с Морганом, отправился за этим молодым человеком и между ними произошло нечто, приведшее к несчастью.
То, что произошло с Эрнстом Мерцем, было предупреждением Моргану. Он ходил над пропастью, по самому ее невидимому краю, через который, казалось, так легко шагнуть. И что делало эти прогулки особенно опасными, так это неодолимая сила соблазна, которая, словно сила гравитации, тянула его вниз. Он часто чувствовал эту силу, особенно в последние дни. Без всякого предупреждения его тело начинало испытывать судороги желания столь отчаянного, что сопротивляться ему он был не в состоянии. Однажды, проходя на улице мимо какого-то солдата, Морган наткнулся на совершенно равнодушный взгляд, и тут же его воображение услужливо сбросило с этого парня все одежды – так ясно и отчетливо, что Морган не смог отделить фантазию от реальности. Он принимался нервничать, стоило ему увидеть красивое мужское лицо, и даже менял свой маршрут, а иногда и вагон в поезде – лишь бы держаться поближе к источнику этой красоты. По ночам, перед тем как заснуть, он воочию наблюдал, как недостижимые образы, дистиллированные его возбужденным мозгом, дефилируют по потолку.