– Черт побери! – воскликнул Скит.
Штурм не удался, и латники отступали под градом арбалетных стрел. У бреши оставалась лишь одна лестница с застрявшим в верхних ступенях солдатом.
– Назад! – закричал Скит. – Назад!
Стрелки побежали, и, пока они не пробрались сквозь кусты и не укрылись в канаве, вслед им неслись стрелы из арбалетов. Защитники ликовали, а двое с башни над воротами показывали побитым англичанам голую задницу.
– Ублюдки, – прорычал Скит. – Ублюдки! – Он не привык к неудачам. – Ведь где-то, черт возьми, должен быть путь внутрь!
Томас снял с лука тетиву и спрятал под шлем.
– Я же говорил тебе, как попасть внутрь, – сказал он Скиту.
Тот долго не отрывал глаз от юноши.
– Мы уже пытались, парень.
– Я добрался до частокола, Уилл. Говорю тебе, я сделал это. Я пробрался внутрь.
– Тогда расскажи снова, – потребовал Скит, и Томас повторил.
Скорчившись в канаве под насмешки защитников Ла-Рош-Дерьена, он рассказал Скиту, как прорваться в город, и Скит слушал, потому что йоркширец научился доверять Томасу из Хуктона.
Томас пробыл в Бретани уже три года. Хотя это была и не Франция, но захвативший ее герцог постоянно приводил на смерть все новых французов, и Томас обнаружил в себе призвание к убийству. И дело тут было не в его искусстве стрелка – в войске было полно таких и горстка получше, – но он обнаружил, что способен предугадывать действия противника. Он умел наблюдать за врагами, следить за ними, замечать, куда они смотрят, и довольно часто предчувствовал их движение и был готов встретить его стрелой. Это напоминало игру, но такую, где он знал правила, а враг – нет.
И это помогло завоевать доверие Уильяма Скита. Когда они впервые встретились у тюрьмы в Дорчестере, где йоркширец испытывал пару десятков воров и убийц в мастерстве стрельбы из лука, у Скита не возникло желания взять Томаса. Ему требовались новобранцы, а король нуждался в лучниках, и люди, которым светила виселица, получали прощение, если соглашались пойти на войну. Так что добрая половина отряда Скита состояла из таких каналий. А Томас, по заключению старого солдата, никогда бы не вписался в такую компанию. Взяв правую руку юноши, он увидел мозоли на указательном и среднем пальцах, что выдавало лучника, но потом похлопал его по мягкой ладони.
– Чем занимаешься? – спросил он тогда.
– Мой отец хотел, чтобы я стал священником.
– Священником, да? – презрительно переспросил Скит. – Что ж, я думаю, ты мог бы помолиться за нас.
– Я могу убивать за вас.
В конце концов Скит позволил Томасу вступить в отряд, и не в последнюю очередь потому, что у того был свой конь. Сначала командир принял Томаса из Хуктона всего лишь за еще одного неотесанного олуха, ищущего приключений, – смышленого олуха, конечно, – но в Бретани Томас отдался жизни стрелка со всем рвением. Истинной целью гражданской войны был грабеж, и день за днем люди Скита скакали по дорогам в края, которые выразили верность сторонникам герцога Карла, сжигали крестьянские хозяйства, отбирали урожай и угоняли скот. Господин, чьи крестьяне не платят оброк, не может нанять солдат, и потому латники Скита и его конные стрелки налетали на вражеские земли, как чума. Томасу нравилась такая жизнь. Он был молод, его задачей было не только сражаться с врагами, но и разорять их. Он поджигал фермы, отравлял колодцы, отбирал посевное зерно, ломал плуги, сжигал мельницы, обдирал фруктовые сады и жил на свою добычу. Люди Скита хозяйничали в Бретани, как чертово наказание, и франкоговорящие крестьяне на востоке герцогства прозвали их «эллекин», что означало «всадники дьявола». Иногда вражеские отряды пытались поймать их. Тогда Томас узнал, что английский стрелок с большим боевым луком – король в таких стычках. Противник ненавидел лучников. Если врагу попадался английский лучник, его непременно убивали. Латника могли взять в плен, за командира могли получить выкуп, но лучников всегда убивали. Сначала пытали, а потом убивали.
Томас преуспел в такой жизни, и Скит понял, что парень умен, хотя это не помешало ему уснуть как-то раз ночью, когда он стоял на часах. И при свете дня Скит выбил из него этот грех.