– Для человека, прошлой ночью увязшего по колено в грязи, – с улыбкой проговорил он, – ты на удивление чистый.
– Я вымылся, милорд.
– Не подхвати лихорадку! – предостерег его граф. – Как тебя зовут?
– Томас из Хуктона, милорд.
– Ну так расскажи мне, Томас из Хуктона, что ты выяснил вчера ночью.
Томас рассказал то же, что и Уилл Скит. В темноте, когда прилив спал, он забрался в грязь у берега Жоди. Там он обнаружил частокол, запущенный, прогнивший и расшатавшийся, вытащил один кол, протиснулся через щель и сделал несколько шагов по направлению к ближайшему причалу.
– Я был достаточно близко, милорд, чтобы услышать, как поет какая-то женщина.
Женщина пела песню, которую пела ему мать, когда он был маленький, и его поразило это совпадение.
Когда Томас закончил, граф нахмурился – не потому, что ему что-то не понравилось в рассказе стрелка. Его беспокоила рана на голове, лишившая его сознания на целый час.
– Что же ты делал на реке ночью? – спросил граф, в основном чтобы дать себе время подумать.
Томас ничего не ответил.
– Чья-то чужая баба, – ответил за него Скит, – вот что он там делал, милорд. Чужая баба.
Собравшиеся расхохотались – все, кроме сэра Саймона Джекилла, который угрюмо смотрел на покрасневшего Томаса. Этот ублюдок был простым стрелком и тем не менее носил кольчугу получше, чем мог себе позволить сэр Саймон! И в нем была самоуверенность, от него разило наглостью. Сэра Саймона передернуло. Жизнь таила в себе несправедливость, которой он не мог понять. Стрелки из захолустья нахапали себе коней, оружия и доспехов, в то время как он, победитель турниров, сумел заполучить лишь пару сапог. Его так и подмывало сбить спесь с этого долговязого невозмутимого стрелка.
– Один бдительный часовой, милорд, – обратился сэр Саймон к графу на нормандском французском, так что лишь немногие благородные господа поняли бы его, – и этот парень умрет, а наша атака завязнет в речной грязи.
Томас бросил на сэра Саймона спокойный взгляд, оскорбительно невозмутимый, и ответил на беглом французском:
– Нам следует напасть в темноте. – Затем снова повернулся к графу. – Завтра перед рассветом уровень воды будет невысоким, милорд.
Граф удивленно посмотрел на него:
– Откуда ты знаешь французский?
– От моего отца, милорд.
– Мы его знаем?
– Сомневаюсь, милорд.
Граф не стал развивать эту тему, а закусил губу и потер рукоять меча – такова была его привычка, когда он размышлял.
– Прекрасно, если вы проникнете внутрь, – проворчал Ричард Тотсгем, сидевший на скамеечке доярки рядом с Уиллом Скитом. Тотсгем привел самый большой отряд наемников и, соответственно, имел наибольший авторитет среди командиров. – Но что вы будете делать, оказавшись в городе?
Томас кивнул, словно ожидал этого вопроса:
– Сомневаюсь, что нам удастся добраться до ворот, но если я смогу поместить пару десятков стрелков на стену у реки, они прикроют ее, пока другие приставляют лестницы.
– А у меня есть две лестницы, – кивнул Скит. – Их можно установить.
Граф продолжал потирать рукоять меча.
– Раньше, когда мы пытались напасть с реки, то вязли в грязи. И там, где вы пойдете, она будет такая же глубокая.
– Мостки, милорд, – сказал Томас. – Я нашел кое-что на ферме.
Это были части ивового плетня, из которых можно быстро соорудить загон для овец – или же мостки, чтобы пройти по грязи.
– Я говорил вам, что он смышлен, – с гордостью сказал Скит. – Ходил в Оксфорд, верно, Том?
– Когда был слишком молод и не знал ничего получше, – сухо ответил тот.
Граф расхохотался. Ему нравился этот парень, и он понимал, почему Скит так верил в него.