В Москве они переехали из аэропорта на Курский вокзал, сели в «Ласточку». Когда поезд тронулся, Вера повернулась к Косте:
– Ты уже подумал, что хотел бы ставить? Мейер с тебя потребует проект, успеешь подготовиться?
– Естественно, успею! Кое-какие планы уже есть.
За окнами пролетали сады, маленькие городки, дачные поселки. Серо-голубой лентой легла под колеса Ока; на берегу кое-где стояли палатки, забрасывали удочки рыбаки. Прорастали на полях зеленые кулачки будущей капусты, цвел ярко-желтый рапс. Потом начались городские окраины, и поезд, сбавив ход, вкатился на вокзал, замер у платформы. Костя вспомнил, как полгода назад приехал на такой же «Ласточке» домой поверженным и разочарованным. Как стыдно было прийти к родителям, и как подкосила его их безоговорочная радость. Они не хотели для него ни славы, ни денег; им важно было, что он, Костя, сможет жить спокойно в тишине родной квартиры, как в крепости, за стеной маминой заботы и непоколебимого положения отца. Дома никто на него не посягнет, не поставит под сомнение его доброе имя.
За время, проведенное Костей под домашним арестом в Москве, мама сильно постарела, поседела – и это в пятьдесят с небольшим лет! Вокруг ее красивого рта залегли морщины, на которые раньше не было и намека; у отца под глазами чернели круги. Если Костя перед кем и чувствовал себя виноватым, то только перед ними – единственными людьми, которые любили его безусловно и безгранично.
Тем более прекрасно будет сейчас рассказать им, что он возвращается в строй. Возвращается как триумфатор. Они еще смогут гордиться им.
И надо обязательно познакомить их с Верой! Да-да, сейчас же, не откладывая! Прямо с вокзала они поедут к Косте домой, он не позволит ей отсидеться в отеле и сделать вид, что она ни при чем.
Они уже шли в сторону стоянки такси; Костя окликнул Веру, шагавшую первой:
– Давай-ка мы сразу ко мне поедем, ладно?
Вера оглянулась и кивнула; Косте вдруг показалось, что свет в ее глазах не то чтобы погас, но стал каким-то тусклым.
– Ты чего? – спросил он, пока водитель грузил в багажник их чемоданы. – Что-то не так?
– Все нормально, – ответила Вера.
Таксист сел за руль, и Вера наклонилась к нему:
– Включите кондиционер посильнее, пожалуйста.
Костя взял ее за руку, погладил тонкие пальцы, пожал.
– Не волнуйся, ты что!
Ему пришло в голову, что она стесняется встречи с его родителями, что было, конечно, объяснимо, с учетом их случайного знакомства и скоропалительного отъезда. Но неужели такую девушку, как Вера, могут смущать предрассудки?
Такси остановилось у подъезда, Костя вылез, открыл дверцу перед Верой. Она посидела еще несколько секунд, как будто собираясь с духом, потом выбралась с сиденья, поправила волосы, одернула футболку в полоску – ту же, в которой была, когда они познакомились в ресторане.
Костя взял чемоданы, пропустил ее в подъезд перед собой, вызвал лифт. Пока кабина, содрогаясь, везла их на пятый этаж, он целовал Веру, и она отзывалась на поцелуи горячо, с дрожью, бегущей по телу.
Он не стал звонить и отпер замок своим ключом; в квартире было прохладно, летала по ветру занавеска в гостиной, и тикали старые часы в деревянном футляре. Из кухни раздался голос:
– Кто там? Боря, это ты?
– Нет, мам, это я, – откликнулся Костя.
– Уже вернулся?
Ярослава Афанасьевна выглянула в коридор – улыбающаяся, мгновенно раскрасневшаяся.
– Сынок! Я думала, ты вечером приедешь.
Костя сделал шаг вперед, протянул руки, чтобы обнять мать. Та глянула на Веру, прищурилась, а потом заулыбалась еще сильнее:
– И Вероничка у нас! Вы что, на лестнице встретились? Ты когда приехала, Вероничка? Как у мамы дела?
– Спасибо, Ярослава Афанасьевна, все хорошо.
– Идите мыть руки, сейчас будем обедать.
Ярослава Афанасьевна скрылась на кухне. Костя, начиная прозревать, медленно повернулся к Вере, но та уже шла стремительно по коридору к выходу. Хлопнула дверь, занавеска в гостиной опала, и осталось лишь равнодушное тиканье часов.
Глава 8
Девочку, родившуюся у Седых, давно было решено назвать Вероникой – имя очень нравилось отцу. Гордый собой, он приехал забирать ее из роддома, сфотографировался со свертком, перехваченным бантом, и на такси увез жену с новорожденной домой, в недавно достроенную квартиру, где собственноручно сделал ремонт. Леонид Ефимович Седых преподавал биологию в пединституте, лишними деньгами похвастать не мог, поэтому сам клал плитку, клеил обои и белил потолки. Квартира получилась не хуже, чем у других, хотя по площади и местоположению никак не могла конкурировать с тещиными хоромами на проспекте Ленина, в самом центре, возле «Буревестника».