– И что?
– Захотелось тебя увидеть.
– Увидела. Что дальше?
Соня опустила глаза.
– Я хотела попросить прощения. – Ее голос стал хриплым, как будто слова давались Соне с трудом. – Тебя все это не должно было коснуться. Так случайно вышло.
– Случайно? Ославили, значит, на весь мир, выставили мошенником, каким-то казнокрадом, а ты говоришь, случайно? Почему ты молчала на суде?
Соня взмахнула рукой – словно перерубая невидимый канат:
– Мне Игорь Андреевич поставил условие! Если я не стану о нем упоминать, он сделает так, чтобы дело закрыли.
– А то, что на мне пятно останется на всю жизнь, это ерунда, конечно!
– Ты бы предпочел пожертвовать Гуляевым? Да ты хоть понимаешь, что нас с тобой обоих сожрали бы с потрохами? А он все равно бы вывернулся! И что мне оставалось делать? Вот ты – ты бы как на моем месте поступил?
Костя смерил Соню взглядом – уже не гневным, скорее, презрительным.
– В деревню бы уехал. В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов. Иди домой, Соня. Я пьяный и спать хочу.
Она сделала шаг ему навстречу, положила тонкие пальцы Косте на грудь.
– Ну прости, – прошептала, наклоняясь к его лицу, – я виновата.
Соня так откровенно напрашивалась на поцелуй, что Костя едва не рассмеялся. Она серьезно надеется сейчас уложить его в постель? После всего, что было?
Он осторожным жестом убрал ее руку:
– Соня, уйди.
– Ты меня не проводишь? – сделала она последнюю попытку.
– Не-а. Тебе тут близко, пешочком пять минут.
Костя развернул ее, легонько подтолкнул в спину. Соня оказалась в коридоре, и он захлопнул за ней дверь. Постоял, упираясь ладонью в стену и наклонив голову, потом, шатаясь, добрел до кровати и рухнул на одеяло лицом вниз.
Проснувшись с утра с головной болью и тошнотой, кое-как собрался и поехал в Третьяковскую галерею. Была у него одна идея, которую следовало проверить, и Костя, купив билет, прошел прямиком в зал Сомова на первом этаже. Под окном там нашелся стул – видимо, для смотрительницы, – но сейчас на нем никого не было, и Костя забрал стул себе. Поставил поближе к арлекину с дамой под радугой и уселся, подперев ладонью подбородок. Долго вглядывался в картину, что-то крутил у себя в голове. Внезапно его тронули за плечо: смотрительница вернулась и требовала свое место обратно.
– Знаете, – сказал ей Костя шепотом, – я маленький открытки собирал. Была такая серия: художественные галереи мира. И там мне попался вот этот самый Сомов.
Смотрительница кивнула, посмотрела на Костю уже снисходительнее, даже с интересом.
– Так вот, мне отец, когда поехал в Москву, репродукцию привез. Большую, по размеру картины. Она у меня до сих пор в комнате висит на стенке. Подвыцвела, правда, но узнать можно.
Смотрительница обвела взглядом зал: они были в нем с Костей вдвоем, основные толпы еще не нахлынули. Вспомнив Верину привычку, он пришел в музей пораньше, к открытию.
– Ладно, посидите пока, – ответила смотрительница таким же шепотом. – Я отойду.
– Спасибо! – улыбнулся Костя.
Ему хотелось продлить удивительный момент, который он сейчас переживал: несмотря на похмелье, на него нахлынуло острое осознание правильности того, что он делает. Связались нити, которые судьба подбрасывала ему в последнее время, все встало на свои места, и от этой ясности он впал в необыкновенное состояние, когда цвета казались яркими и прозрачными, мелкие детали обретали огромное значение, и зубчики каждой его внутренней шестеренки точно зацеплялись за соседнюю.
В подобии затяжного инсайта он соединил руки за головой, потом вытянул их вверх, словно антенну. Первая пара посетителей – отец с дочерью – покосилась в его сторону и бочком прошла мимо, к Кустодиеву. Костя наклонился вправо-влево, так и держа руки над собой, как будто делал гимнастику. Крепко зажмурил глаза, а когда открыл, радуга выплеснулась на него с холста разноцветным потоком. Костя поднес ладонь к картине, но трогать, конечно, не стал – просто провел над поверхностью, защищенной стеклом.
– Пожалуйста, осторожнее! – из-за спины окликнула его смотрительница, подходившая забрать стул.
Косте хотелось наклониться и поцеловать ее, но делать этого, наверное, не стоило, поэтому он просто сказал «спасибо», и пошагал к выходу. Было полное ощущение, что паркет пружинит под ногами, и Костя летит над ним, не встречая сопротивления. В сквере перед Третьяковкой две девочки прыгали со скакалками – а он-то думал, что скакалки остались где-то далеко, в его детстве. За девочками присматривали бабушки, одна поглядела на Костю с интересом и, кажется, с узнаванием. Он прибавил шагу, потом побежал, выгоняя из крови остатки алкоголя. Дышалось легко, тротуар раскручивался вперед, словно волшебный ковер.