Вечером перед вылетом в Вену Костя позвонил Мейеру из аэропорта.
– Ждем, ждем вас, – любезно сказал тот. – Уже знаете, что будете ставить?
– Удивительно, но знаю, – ответил Костя. – Прямо сегодня решил.
– Тогда завтра с утра встречаемся. Все обсудим. Не говорите пока, вдруг еще передумаете.
– Не передумаю, – улыбнулся Костя, – но вы правы. Пускай будет сюрприз.
Встречу Мейер назначил в «Захере», напротив театра, и Костя счел это еще одним звеном в цепи судьбоносных совпадений, начало которой положила Вера.
– С чем же вы к нам пожаловали? – поинтересовался Мейер после приветственного вступления.
Они завтракали; Костя пил крепкий кофе по-венски.
– Это будет еще один Вагнер?
Мейер явно хотел продемонстрировать свою подкованность и прозорливость, но Костя выбил его из седла:
– Нет.
– А кто же? Русские? Чайковский, Римский-Корсаков? Шостакович?
Костя покачал головой:
– Моцарт.
– Вот как… – Мейер напрягся: он явно ожидал другого. Моцарта в Венской опере ставили регулярно, и новый «Дон Жуан» или «Волшебная флейта» ему не требовались.
Колебания отразились у него на лице, и Костя пришел растерявшемуся интенданту на помощь:
– Одно юношеское произведение.
Доминик встрепенулся:
– Любопытно!
– Да, опера, которую он написал в девятнадцать лет. – Костя видел, что Мейер что-то подсчитывает, прикидывает в уме. Наконец тот догадался:
– «Мнимая садовница»! Боже, чудесная вещь! И ее очень давно никто не ставил. Константин, вы гений!
– Не я, а Моцарт, – ответил Костя, улыбаясь.
– И что вас натолкнуло на эту идею? Помнится, там какой-то сюжет с преображениями, герой не узнает героиню, она притворяется другим человеком, и он тоже… Я ничего не путаю?
– Нет, все так и есть. Что натолкнуло? Простое совпадение.
– Не может быть, – Мейер прищурил темные глазки-пуговицы. – Но, если не хотите рассказывать, не надо. Ваш выбор я полностью одобряю.
Костя удовлетворенно выдохнул, взялся за чашку с кофе.
– А сценография? Какое-то видение у вас уже есть?
– Есть, вполне определенное.
– Поделитесь?
– Более того – я вам покажу!
Мейер, заинтригованный донельзя, уставился на него – ох уж эти русские, все превращают в спектакль!
Костя поднял руку и попросил счет. Мейер отобрал у него кожаную папку с чеком, заплатил сам, многократно повторив, что Константин – его гость. Вдвоем они вышли на Филармоникерштрассе, за пару шагов преодолели Альбертинаплатц, и оказались перед галереей.
– Ну вот, смотрите!
Костя рукой указал на рекламный плакат, приглашавший посетить выставку Сомова.
– Я уже был, – растерянно пробормотал Мейер, – выставка очень достойная. Или… Погодите, вы хотите такую сценографию? Ну конечно! Для «Садовницы» подходит идеально! Мало того, какая тонкая аллюзия – у вас с художником совпадают инициалы!
– Значит, вам нравится?
– Безусловно! Вена от Сомова в восторге, очереди на выставку колоссальные. Мы подхватим эту тему, разовьем… я даже знаю, кого из художников вам рекомендовать, у меня потрясающий декораторский цех… а костюмы! Вот где мы сможем развернуться!
От волнения он даже закружился на месте, притопывая ногами в узких лаковых ботинках.
– Не зря я всегда верил в русских артистов! Ваш вкус – это что-то неподражаемое. Наверное, он у русских в крови.
Мейер церемонно протянул Косте руку:
– Добро пожаловать в Венскую оперу! И желаю удачи! Я всецело на вашей стороне, любая помощь, которая потребуется, будет вам оказана. Все, что в моих силах.
Восторженный тон Мейера, обычно выглядевший чрезмерным, в этот раз точно совпадал с Костиным настроением.
– Благодарю!
Они обменялись рукопожатием – у Мейера рука была сухая и горячая, у Кости прохладная, жесткая.
Получив одобрение интенданта, Костя принялся за работу. Его поселили совсем близко к театру, в квартиру на последнем этаже четырехэтажного особнячка с собственным выходом на крышу. Там была садовая мебель: несколько шезлонгов, шпалеры, увитые плетистыми розами, которые уже цвели, большой стол и скамьи для гостей. Костя устраивался за столом с ноутбуком, придумывал мизансцены. К нему приходил дирижер, чтобы обсудить постановку, собирались артисты, с которыми предстояло работать, в том числе несколько русских.
Дело ладилось; к репетициям Костя перешел очень быстро. Он видел «Мнимую садовницу» как живую, целиком: сюжет оперы близко повторял их историю с Верой. Заходя в декораторский цех, Костя поражался тому, как точно художники поняли его замысел и как искусно воплотили.