Как-то сижу в канцелярии с писарем, хуярим конспекты, сержантские проверяю заодно. В роте отбой. Чую, какая-то движуха неправильная. Что-то в туалет мои поминутно скачут. Эпидемия контролируемого энуреза. То один пропылит, то другой. А завтра стрельбы… не хватало еще, чтоб нажрались (с хуя ли я тогда остался ночевать??). Выхожу в роту. Обошёл, вроде ровно всё. Напоследок иду в бытовую, там каптёрка старшины… закрыта… как и положено (единственная дверь в роте, которая может быть закрыта, кроме канцелярии, если нахожу любую другую закрытой, то мой ключ — монтировка и топор… с виновного в её неоткрывании перед ротным — замок новый.)
Сушилка заперта. Ахххуительно.
— Дневальный, бля… старшину сюда… топор неси… или фомку…
Егор появляется дюже быстро.
— Почему заперто??
— Не знаю, — смотрит в глаза… я вижу, что знает, но, скорее всего, договорился, что к залёту отношения иметь не будет.
— Ломай. С тебя замок! — для него это не проблема.
— А чо это с меня??
— Егор… давай ломай… мне по хуй, с кого… спрошу с тебя.
Изнутри, наконец, открывают. Захожу… и застываю с открытым ртом… летела бы муха, то могла бы до жопы долететь… Вот так я охуел. Рядом с окном связанные простыни — у нас третий этаж. Солдатский лифт, блядь. Дальше обстановка, располагающая к интиму. Матрац, и на крючках для сушки установлено несколько свечей. На стуле возле матраца сидит молодая деваха в колготках и лифчике. Перед ней в ногах (стола-то нету) тарелка с рыбой, «зуко», намешанное в б/у полторашке из-под уже не пойми чего из-за отсутствия этикетки, да полбутылки водки.
Кружка одна.
Ну, и два моих урода. Бондарь и Фёдор. Здрааасти, блядь.
— Рота, подъём… строится, на хуй… — спокойно старшине.
— Мы не пили, — Фёдор стоит и бубнит, опустив клюв. У него уже китайских предупреждений, как солдат в китайской армии. Но командует грамотно — можно положиться. Во всяком случае, мои команды выполняются, но сам — залётчик и косепор ещё тот.
— Дневальный, стакан сюда, я не понял, Егор… ты чо?? Оглох?? Я сказал, рота… подъёооом!!!! — уже ору я.
Тёлка начинает шевелиться — она явно пьяна.
— Алёоо… летинант…
— Молчать… сидеть, бля, и молчать, — выставляю на неё палец. В роте уже подъём, злой голос Егора. Чует, что просто так не оставлю. Дневальный приносит стакан. Сую его сначала Фёдору, он в него выдыхает.
Нюхаю — нет перегара. Бондарь — то же самое. Сами не пили — поили и ебли. Или не успели — не выяснял.
— Марш в строй, блядь.
Бегом съебались. И тут… если б не это, то я, наверное, натворил бы чего-нибудь. Но бабы умеют снимать напряжение… гм… разными способами.
— Ну, летинант… ну ты кавоооо? Молодым, штоль, не был?? Ты пойми их… это нам ебля — фигня, а им-то по 18-ть… Всяко-разно!!
Мне 21,5 на тот момент, а моим охламонам по 19–20, и я начинаю ржать. Я действительно не был молодым. Эта борзинская блядь, сама того не зная, чётко поставила мне диагноз. Отсутствие молодости. Я ржу над собой, мудаком, и над этой сердобольной блядью, которую мои хлопцы смогли уговорить и затащили на простынях в сушилку, да ещё и приём организовали со свечами и водкой.
Не пили — вот это радует. Не хотели влетать.
— Дежурный!! Через три минуты выведешь её, — это Захарову. И потом ей:
— Не успеешь одеться через три минуты, поведу, в чём будешь… поняла??
— Летинант… ты каво тваришь-та?? Каво я така пайду (местный сленг «каво» — замена «чо»).
Я её уже не слушаю, вышвырнуть её на улицу, за территорию части, мне ничего не стоит… минус проблема в роте, и всё.
Выпившего все-таки нашёл. Писарев… он её и замутил… козлина. Ну, дальше уже скучная и уже описываемая мной работа по ебле личного состава… правда, без жести… уже не требуется. И так всё понятно — залёт мощный. Баба в казарме, где спят 100 голодных, безголовых по молодости, мающихся спермотоксикозом мужиков — это изнасилование с 80 % вероятностью. Подозреваю, что именно поэтому на корабли их тоже не берут. Пересраться из-за бабы и натворить бед озверевшим от отсутствия женщин мужикам, да ещё, как правило, уже выпившим — раз плюнуть. Но и девки хороши… лезут, блядь, в роту… спрашивается, на хуя?? Хотела? — Получи…
Так нет… она, оказывается, хотела первого, четвёртого и тринадцатого… «и восьмого строго не ругайте… он тоже неплохим оказался… а остальных сажайте»
… Бляди — они и есть бляди.
С бабами действительно тяжко. Жён сослуживцев ебать стрёмно, а то, что даёт… лучше бы даже не щерилось… лучше уж рука и голливудские дивы, хоть на обложках, хоть по памяти. В Борзе вообще шутка ходила, что тут две женщины… корова и полупьяная доярка.