Аллан слез с бизань-мачты на палубу и опять подошел к своему другу.
– Нам надо подождать, пока приедут сюда работники, – сказал он, встретив Мидуинтера на половине дороги его непрестанной прогулки. – После того, что случилось, признаюсь, я не имею больше желания окликать землю. Подумайте, в том доме на берегу живет сумасшедший, а я разбудил его! Как это ужасно, не правда ли?
Мидуинтер остановился и минуту смотрел на Аллана с видом человека, слушающего об обстоятельствах, совершенно для него посторонних. Казалось, если бы только это было возможно, он бы оставил совершенно без внимания то, что случилось на острове Каф.
– Ничего нет ужасного вне этого корабля, – сказал он. – В нем ужасно все.
Ответив этими странными словами, он повернулся и продолжал свою прогулку.
Аллан поднял бутылку, лежавшую на палубе возле борта, и взбодрил себя глотком виски.
– На корабле есть один предмет не ужасный, вот этот, – возразил он, закупоривая бутылку, – а вот и другой, – прибавил Аллан, вынимая из кармана сигару и закуривая ее. – Три часа! – продолжал он, смотря на часы и спокойно усаживаясь на палубу спиной к борту. – Скоро начнет светать, скоро нас развеселит пение птиц. Кажется, Мидуинтер, вы совсем оправились после вашего обморока. Как это вы можете ходить! Подите сюда, возьмите сигару и усядьтесь поудобнее. Что вам за охота таскаться взад и вперед с таким странным видом?
– Я жду, – отвечал Мидуинтер.
– Ждете? Чего?
– Того, что случится с вами или со мной, или с обоими нами, прежде чем мы сойдем с этого корабля.
– Покоряясь вашему превосходному суждению, любезный друг, я думаю, что уже случилось довольно. Этого приключения совершенно достаточно, даже более, чем я желал бы.
Он опять хлебнул виски и продолжал болтать, куря сигару, со своей обыкновенной непринужденностью.
– У меня нет вашего чудного воображения, и я полагаю, что первое, что случится, будет появление лодки работников. Я подозреваю, что вы дали волю вашему странному воображению, пока оставались здесь один. Скажите, о чем вы думали, пока я там, на бизань-мачте, пугал коров?
Мидуинтер вдруг остановился.
– Что, если я скажу вам? – проговорил он.
– Что ж, скажите!
Мучительное искушение открыть истину, уже раз возбужденное безжалостной веселостью духа его товарища, овладело Мидуинтером во второй раз. Он прислонился в темноте к высокой мачте корабля и молча посмотрел на Аллана, спокойно растянувшегося на палубе.
«Пробуди его, – нашептывал злой дух, – из его самодовольного неведения и этого безжалостного спокойствия. Покажи ему место, где это преступление было совершено. Пусть он знает наравне с тобой и почувствует твой страх. Скажи ему о письме, которое ты сжег, и о словах, которые огонь уничтожить не может, которые живут теперь в твоем воспоминании. Покажи ему твою душу, какова она была вчера, когда пробудила твою ослабевшую веру в собственные твои убеждения, когда ты оглядывался на твою жизнь, проведенную на море, и утешал себя воспоминанием, что во всех твоих путешествиях ты никогда не встречался с этим кораблем. Покажи ему твою душу, какова она теперь, когда этот корабль встретился тебе на повороте твоей новой жизни, в начале твоей дружбы с единственным человеком из всех людей на свете, которого твой отец предостерегал тебя избегать. Подумай о его предсмертных словах и шепни ему на ухо, чтобы и он также мог о них подумать: „Скрывайся от него под чужим именем, поставь горы и моря между вами. Будь неблагодарен, будь мстителен, будь всем, что будет наиболее противно твоему кроткому характеру, скорее чем жить под одной кровлей и дышать одним воздухом с этим человеком“».
Так советовал искуситель. Как ядовитое испарение из могилы отца, отцовское влияние оживило душу сына.
Внезапное молчание удивило Аллана. Он сонными глазами поглядел через плечо.
– Опять думает! – воскликнул он и зевнул с утомлением.
Мидуинтер вышел из темноты и подошел к Аллану ближе, чем подходил до сих пор.
– Да, – сказал он, – я думаю о прошлом и о будущем.
– О прошлом и о будущем! – воскликнул Аллан, усевшись поудобнее. – Я со своей стороны безмолвствую насчет прошлого для меня: это предмет неприятный. Прошлое означает потерю докторской шлюпки. Будем говорить о будущем. Вы смотрели с практической точки зрения, как говорит милый старик Брок. Вы обдумали первый серьезный вопрос, касающийся нас обоих, когда мы воротимся в гостиницу, – вопрос о завтраке?
После минутной решимости Мидуинтер сделал шаг и оказался еще ближе.