Он забрал все, напился, поел. Потом заговорил старший сын:
– Возвращайся. Ты ей нужен.
Ахмед не ответил. Только покачал головой и вернулся на поле.
За следующие два дня он очистил землю от камней, больших и маленьких, сложил их в пирамиды по периметру поля. Ночью спал под тополями, между двумя волами, без сновидений. На третий день его сыновья вернулись с новыми припасами, которых хватило и для них, – и еще два дня они следили, как отец ведет плуг по земле, пусть и оттаявшей слегка под южным ветром, но все равно твердой. Однако лемех, который Ахмед обжигал, пока тот был еще зеленым, сломался лишь на пятый день, когда вспахано было уже три четверти поля. Неплохо в хороший год, который придет, иншалла.
Ахмед выпряг плуг и приспособил к волам борону – бревно такой ширины, что мальчишки могли встать сверху, добавив свой вес к бороне, которая разбивала вывороченные плугом комья земли. Еще один день, и все закончено. Если теплый ветер утихнет и земля вновь промерзнет, боронить нужно будет еще раз. Но самая тяжелая часть работы уже сделана, а у жены есть братья, они дайи мальчишек, и потому у них есть особые обязательства. Если Ахмед не вернется…
Он оставил сломанный плуг на краю поля, прислонил борону к тополю, взял упряжь и свистнул волам идти домой. Мальчишки побежали вперед, и когда Ахмед дошел до деревни, многие высыпали на дорогу, посмотреть на безумца и, возможно, увидеть джинна, который овладел им.
Не глядя ни на кого, Ахмед направился прямо к дому. Еще издалека он увидел свою жену, стоящую в дверях. Подойдя ближе, отпустил животных; мальчики подбежали забрать упряжь и отвести волов в стойло. Он был в десяти шагах, когда Фарат заговорила.
– Мы похоронили ее, – сказала она, лицо сморщилось. – Мы не могли ждать.
По-прежнему безмолвно он прошел мимо жены в дом. Она закрыла дверь.
– Ахмед, что ты сделал? Ты сошел с ума? Пахать в январе? Может, ты собрался заодно сеять и погубишь нас всех следующей зимой?
Ахмед прошел в глубь комнаты. Он устал, однако не мог отдыхать. Подошел к сундуку, вытащил мешок с семенами и, впервые за несколько дней, заговорил грубым, отвыкшим голосом:
– Ты знаешь, когда сеять. Мунир помогал в прошлом году, и Мустак поможет в этом, но приведи своих братьев присмотреть за ними.
Он положил мешок обратно и снял со стены свой топор.
– И где же будешь ты, когда придет время сеять?
Жена пыталась говорить со злостью. Но в голосе слышался только страх. Ахмед подошел к ней, встал рядом.
– Я буду там, куда меня направит Аллах. Позабочусь, чтобы мы больше никогда не потеряли ребенка от голода, – ответил он.
Фарат широко раскрыла глаза, слезы потекли по ее лицу.
– Как? Как? – заголосила она.
Ахмед протянул руку, поймал пальцем ее капнувшую слезу. Поднял руку к губам, попробовал на вкус. Слеза была сладкой, и он вспомнил, как хорошо названа его жена, названа именем сладчайшей весенней воды.
Он наклонился и поцеловал ее – лоб, обе щеки, губы. Прошел мимо нее к двери, потом на улицу, между рядами пялящихся сельчан. На краю деревни его нагнали сыновья, вложили в его руки еще одну тряпицу с сыром, еще один полукруг хлеба. Ахмед понимал, что ему следует поговорить с ними, дать наставления, но он не мог. И потому просто обнял их, повернулся и ушел.
Он шел полночи, поспал в канале, шел еще день. Ранним вечером добрался до города Карсери. Ахмед уже бывал там в хорошие годы, продавал излишки и немного знал город. Но таверну, которую он искал, было и так несложно найти. Ее отмечал алем, строки из Корана, вырезанные на стальном острие копья, стоящего рядом, и шум голосов множества людей внутри.
Ахмед прошел через зал к знакомому мужчине. Люди расступались, чтобы дать ему дорогу, ибо он был крупнее любого мужчины в таверне.
– Ага, ты все же пришел! – Рашид встал из-за стола и прохромал вокруг, чтобы посмотреть. – Что заставило тебя передумать?
Ахмед опустил взгляд. «Нужно ли объяснять?»
– Когда ты проходил через нашу деревню, ты говорил о золоте.
– Золото, да, много золота.
Широкая улыбка Рашида поблескивала в свете тростниковых факелов.
– Улицы Красного Яблока вымощены золотом, стены их святотатственных храмов выложены драгоценными камнями. Наш султан, бальзам света, мир ему, обещал нам три дня грабежа, когда город падет. Три… Этот город так богат, что бедняк в один день станет богачом. И тогда у него останется еще два дня на прочие… радости, а?