"А какой она была, папочка?"
"Ну…" Он рассеянно оглядел сад. "Она была во многом такая же, как ты, Фрэнни. В ней была смешинка. Мы часто ездили в Бостон поболеть за "Ред Соке" и выпить пива".
"Мама… пила пиво?"
"Ну да, пила. А потом оставшуюся часть игры проводила в женском туалете и выходила оттуда, проклиная меня за то, что по моей вине она пропустила самую интересную часть матча, хотя на самом-то деле это она постоянно упрашивала меня сходить в буфет за пивом".
Фрэнни попыталась представить себе свою мать с кружкой пива в руке, когда она смотрит на отца и смеется, как девчонка на свидании. Но у нее ничего не получилось.
"Она никогда не скандалила", — сказал он смущенно. "Мы с ней ходили к доктору, чтобы выяснить, кто из нас не в порядке. Доктор сказал, что никаких отклонений нет. Потом, в шестидесятом, появился на свет твой брат Фред. Она любила этого мальчишку до смерти, Фрэн. Фред — так ведь звали ее отца, ты знаешь. У нее был выкидыш в шестьдесят пятом, и мы оба решили, что с детьми покончено. Потом ты появилась на свет в шестьдесят девятом, на месяц раньше, чем нужно, но, в общем, все было в порядке. И я полюбил тебя до смерти. У каждого из нас было по ребенку, но она своего потеряла".
Он замолчал, погрузившись в размышления. Фред умер в 1973 году. Ему было тринадцать, Фрэнни — четыре. Человек, сбивший Фреда, был пьян. За ним был долгий список дорожных нарушений. Фред прожил семь дней.
"Я думаю, что аборт — слишком мягкое словечко для этой операции", — сказал Питер Голдсмит. Он медленно выговаривал каждое слово, словно оно причиняло ему боль. "Я думаю, что это — детоубийство, простое и откровенное. Прости, что я говорю так, что я так… несгибаем, упрям… Я же говорил тебе, что я уже стар".
"Ты совсем не стар, папочка", — пробормотала она.
"Нет, я стар, я стар!" — сказал он резко. Вид его неожиданно стал совсем убитым. "Я старик, который пытается дать совет молодой дочери, и это как если бы обезьяна пыталась научить медведя, как вести себя за столом. Пьяный водитель убил моего сына семнадцать лет назад, и моя жена так от этого никогда и не оправилась. Я всегда рассматриваю вопрос аборта, думая о Фреде. И я не могу смотреть на это с другой точки зрения, точно так же, как ты не могла избавиться от смешинки на поэтическом вечере, Фрэнни. Я просто вижу перед собой Фреда. Он был весь исковеркан внутри. У него не было никакого шанса. Жизнь дешево стоит, а аборт делает ее еще дешевле. То, что мы делаем, и то, что мы думаем… эти вещи так часто основываются на произвольных суждениях. Я просто не могу перешагнуть через себя. У меня словно кирпич застрял в глотке. В истоке любой справедливой логики лежит что-то иррациональное. Вера. Что-то я совсем запутался, да?"
"Я не хочу делать аборт", — сказала она спокойно. "По своим собственным причинам".
"Что это за причины?"
"Ребенок — это часть меня", — сказала она, слегка подняв подбородок.
"Ты откажешься от него, Фрэнни?"
"Я не знаю".
"Но ты хочешь этого?"
"Нет, я хочу оставить его с собой".
Он молчал. Ей показалось, что она чувствует его неодобрение.
"Ты думаешь о моем образовании, так?" — спросила она.
"Нет", — сказал он, поднимаясь. Он потер руками поясницу и скорчил довольную гримасу, когда затрещал его позвоночник. "Я думаю о том, что мы с тобой уже достаточно поговорили. И что пока тебе не стоит принимать окончательное решение".
"Мама вернулась", — сказала она.
Он повернулся, чтобы проследить ее взгляд. Машина завернула на подъездную дорожку, хромированные поверхности засверкали в свете заходящего солнца. Карла заметила их, посигналила и весело махнула рукой.
"Я должна сказать ей".
"Да, но подожди денек-другой, Фрэнни".
"Ладно".
Она помогла ему собрать садовые инструменты, и они вместе направились к машине.
ГЛАВА 7
В мягком свете, который озаряет землю сразу же после захода солнца, но до настоящей темноты, и который киношники называют "режимом", Вик Палфри на короткое время вернулся в сознание.
Я умираю, — подумал он, и слова странно залязгали у него в мозгу, убеждая его в том, что он произнес их в слух, хотя на самом деле это было не так.