"Не уезжай", — сказала она мягко. "Мне хотелось бы, чтобы ты не уезжал, Ларри. Я купила кое-какую еду специально для тебя. Может, ты уже видел. И я надеялась, что, может быть, нам удастся сыграть сегодня вечером партию в джин".
"Ма, ты не умеешь играть в джин", — сказал он, слегка улыбаясь.
"По центу за очко я тебя разделаю в пух и прах".
"Ну, если я дам тебе фору в четыреста очков…"
"Послушайте этого сосунка", — мягко усмехнулась она. "Может быть, если я дам тебе фору в четыреста очков? Ну, Ларри. Что ты скажешь?"
"Ладно", — сказал он. В первый раз за сегодняшний день он почувствовал себя хорошо, по-настоящему хорошо. "Знаешь, что я тебе скажу? Я заплачу за билеты на игру четвертого июля. На это пойдет небольшая часть моего сегодняшнего выигрыша".
"Внизу, в холле есть уборная. Почему бы тебе не сходить туда и не смыть кровь со лба? Потом возьми у меня из кошелька десять долларов и отправляйся в кино. На Третьей Авеню еще осталось несколько хороших кинотеатров. Но держись подальше от этих гнусных притонов на Сорок Девятой и на Бродвее".
"Скоро я буду давать тебе деньги", — сказал Ларри. "Восемнадцатый номер в хитпараде "Биллборда" на этой неделе. Я проверил у Сэма Гуди по дороге сюда".
"Это замечательно. Если ты такой богатый, почему ж ты только просмотрел журнал вместо того, чтобы купить себе номерок?"
Он почувствовал себя так, словно что-то внезапно застряло у него в горле. Он откашлялся, но ощущение не исчезло.
"Ну ладно, не обращай внимания", — сказала она. "У меня язык, что твоя норовистая лошадка. Если уж понесет, то не остановится, пока не устанет. Ты ведь знаешь. Возьми пятнадцать, Ларри. Считай, что берешь взаймы. Я думаю, что так или иначе они ко мне вернутся".
"Обязательно вернутся", — сказал он. Он подошел к ней и подергал край ее платья, совсем как маленький. Она посмотрела вниз. Он приподнялся на цыпочках и поцеловал ее в щеку. "Я люблю тебя, ма".
Она выглядела удивленной, но не из-за поцелуя, а либо из-за его слов, либо из-за того тона, которым он их произнес. "Ну, я знаю это, Ларри".
"Теперь о том, что ты говорила. О неприятностях. Я действительно слегка…"
Ее ответ прозвучал холодно и неумолимо. Настолько холодно, что это его немного испугало. "Я ничего не желаю об этом слышать".
"Ладно", — сказал он. "Послушай, ма, какой здесь лучший кинотеатр поблизости?"
"Люкс Твин", — сказала она. "Но я не знаю, что там сейчас идет".
"Неважно. Знаешь, что я подумал? Существуют три вещи, которые доступны по всей Америке, но лишь в Нью-Йорке они хорошего качества".
"И что же это за вещи?"
"Фильмы, бейсбол и сосиски от Недика".
Ларри взял пятнадцать долларов и отправился в кино на фильм с Фредди Крюгером. Человек, сидевший в следующем за ним ряду, кашлял на протяжении всего сеанса.
ГЛАВА 11
В углу гостиной стояли дедушкины часы. Всю свою жизнь Фрэнни Голдсмит слушала их размеренное тиканье. Оно заполняло комнату, которая ей никогда не нравилась, а в такие дни, как этот, была просто ненавистна.
Ее любимым помещением была мастерская отца. Она была в сарайчике, соединявшем дом и амбар. Туда можно было пройти через маленькую дверку, почти спрятавшуюся за кухонной плитой. Это была дверь, похожая на те, которые встречаются в сказках и фантастических историях. Это была дверь из "Алисы в стране чудес", и какое-то время Фрэнни играла в игру, воображая, что однажды, когда она откроет ее, за ней окажется совсем не мастерская отца. Вместо мастерской там будет подземный путь из Страны Чудес в Хоббитанию — низкий, но уютный тоннельчик с закругленными земляными стенками и земляным потолком, оплетенным мощными корнями. Тоннельчик, который кончается где-нибудь в кладовой Бэг Энда, где мистер Бильбо Бэттс празднует свой семьдесят первый день рождения…
Уютный тоннельчик так ни разу и не появился, но для Фрэнни Голдсмит, выросшей в этом доме, было достаточно и мастерской отца ("Грязная дыра, в которую твой папа ходит хлестать пиво", — так называла это место ее мать). Странные инструменты и загадочные механизмы. Огромный шкаф с тысячей ящичков, и каждый забит доверху. Гвозди, шурупы, лезвия, наждачная бумага, рубанки, уровни и много еще разных вещей, названий которых она не знала ни тогда, ни сейчас. В мастерской стояли запахи пыли, масла и табачного дыма, и ей казалось теперь, что должно быть такое правило: каждый отец обязан курить. Что угодно: трубку, сигары, сигареты, марихуану, гашиш, сушеные листья салата-латука. Потому что запах дыма был одной из составных частей ее детства.