«Но мы убьем его, если не сделаем операции», — сказал Гарольд.
«Ты хочешь попробовать?» — язвительно спросил Глен. «Иногда я удивляюсь, глядя на тебя, Гарольд».
«Что-то я не замечаю, чтобы от тебя был большой толк в данной ситуации», — сказал Гарольд, вспыхнув.
«Да прекратите вы», — сказал Стью. «Если только в ваши планы не входит сделать операцию складным ножом, то об этом не может быть и речи. Ближайшая больница осталась в Моми. Нам его туда никогда не довезти».
«Конечно, ты прав», — пробормотал Глен и поскреб небритую щеку. «Гарольд, извини меня. Я совсем не в себе. Я знал, что нечто подобное может случиться — уже случилось, — но, наверное, я знал это число теоретически. А жизнь отличается от размышления об отвлеченных предметах в уютном старом кабинете».
Гарольд недоверчиво пробормотал, что принимает извинения, и отошел, глубоко засунув руки в карманы. Он был похож на обиженного десятилетнего переростка.
«Почему мы не довезем его?» — с отчаянием в голосе спросила Фрэн.
«Потому что его аппендикс очень сильно распух», — сказал Глен. «Если он лопнет, то в его организме окажется достаточно яда, чтобы убить десять человек».
Стью кивнул: «Перитонит».
У Фрэнни закружилась голова. Аппендицит? Раньше это был пустяк. Пустяк. Она вспомнила, как один из ее приятелей по старшим классам, мальчик по имени Чарли Биггерс, летом перенес операцию аппендицита. Он пробыл в больнице всего два или три дня. С медицинской точки зрения, это был абсолютный пустяк.
Точно так же, как и рождение ребенка.
«Но если мы оставим его на месте, то разве он не лопнет?» — спросила она.
Стью и Глен неуверенно переглянулись и ничего не сказали.
«Ну а тогда прав Гарольд — вы просто убьете его!» — взорвалась она. «Вы должны что-то сделать, даже если для этого потребуется складной нож! Вы должны!»
«А почему мы?» — сердито спросил Глен. «Почему не ты? Господи помилуй, у нас нет медицинского справочника!»
«Но вы… он… это не должно случиться! Операция аппендицита — это пустяк!»
«Возможно, в старые времена так и было, но не сейчас», — сказал Глен, но она уже пошла прочь, заливаясь слезами.
Она вернулась около трех часов. Ей было стыдно, и она хотела извиниться. Но ни Глена, ни Стью в лагере не оказалось. Гарольд уныло сидел на стволе упавшего дерева. Перион сидела рядом с Марком, скрестив ноги, и тряпочкой смачивала ему лицо. Она была бледна, но держала себя в руках.
«Фрэнни!» — сказал Гарольд, просветлев.
«Привет», — она подошла к Пери. «Как он?»
«Спит», — сказала Перион, но даже Фрэн было заметно, что он не спит. Он был без сознания.
«Куда ушли остальные, Пери? Ты не знаешь?»
Ответил ей Гарольд. Он подошел со спины, и она почувствовала, как ему хочется потрогать ее волосы или положить руку ей на плечо. Но ей этого не хотелось. В обществе Гарольда она почти всегда стала ощущать острую неловкость.
«Они поехали в Канкл, чтобы отыскать врачебный кабинет».
«Они думают найти там медицинские книги», — сказала Пери. «И кое-какие… кое-какие инструменты».
«Нам так жаль», — сказал Гарольд неуверенно.
Пери подняла голову и улыбнулась вымученной улыбкой. «Я знаю», — сказала она. «Спасибо. Никто в этом не виноват. Если, конечно, Бога нет. А если Он есть, то это Его вина. И когда я увижу его, я собираюсь двинуть Его по яйцам».
У Пери было лошадиное лицо и массивное крестьянское тело. Фрэн, которая прежде всего обращала внимание на лучшие человеческие черты (у Гарольда, например, были прекрасные руки), отметила, что у Пери были прекрасные волосы с легким каштановым оттенком, а в ее темно-синих глазах светится ум. Она сказала им, что преподавала антропологию в Нью-йоркском университете, а кроме того принимала участие во многих политических движениях, в том числе за права женщин и за равноправие перед законом жертв СПИДа. Она никогда не была замужем. Она встретилась с Марком в Олбени, где она проводила летний отпуск с родителями, в последний день июня, и после недолгого разговора они решили поскорее убраться из города, до тех пор пока вызревающие в трупах микробы не довершили того, что не смог сделать супергрипп.
Они оставили город и на следующую ночь стали любовниками. Он был со мной нежен, — сказала ей Пери с тем легким удивлением, которое отличает всех некрасивых женщин, нашедших себе симпатичного мужчину в этом суровом мире.