– Папочка, папочка! – закричала Маруся, отвлекая Гумилева от мыслей о плотоядных роботах. – Купи мне такого котика!
На арене лохматый манул прыгал через кольцо.
– Купим, – рассеянно пообещал Гумилев. – Только пообещай, что на руках не будешь таскать, он кусучий.
– Хорошо, не буду! – радостно закивала Маруся.
Что-то там еще было насчет одичавших пум, вспомнил Гумилев применительно к «котику». Даже не просто одичавших, а мутировавших. Самка пумы рожает четырежды в год, сущее раздолье для мутаций…
Из цирка он ехал все в той же задумчивости, автоматически отвечая на марусины вопросы, порой совершенно невпопад.
– Папа! Так что, купишь мне котика? Ты пообещал!
– Да-да, – рассеянно сказал Гумилев.
– Тогда почему мы уже подъезжаем к дому? – требовательно спросила Маруся.
– Как почему? – растерялся Гумилев, – потому что уже поздно и…
– Ничего не поздно! Мне же нужен кто-то, кого я буду воспитывать, пока ты будешь в Америке!
– Маруся, я же не сегодня уезжаю в Америку… Да и где мы сейчас найдем тебе манула?! Это не быстро делается. Мне нужно позвонить специальным людям…
Маруся хитро улыбнулась:
– Да ладно, пап, не нужен мне манул. Раз он кусучий. Давай купим просто котика в торгошке, это же рядом. Там есть такой отдел, где рыбки продаются, птички и котики!
Но зоомагазин в торговом центре уже закрылся, и через стекло на посетителей грустно смотрели хомячки, белые мыши, махонький кайман и три шиншиллы. Котят не было совсем, но Маруся все равно расстроилась. Пришлось Гумилеву клятвенно пообещать дочке, что завтра, прямо с утра, они отправятся за котенком в магазин.
Дома Гумилев отправил Марусю умываться и надевать пижаму, сказав, что скоро зайдет пожелать спокойной ночи. И тут же набрал Санича.
– Олег, выручай. Маруське срочно кот понадобился, воспитывать его будет, пока я в отъезде.
– Да без проблем, Андрей Львович. А какой кот? Породистый?
– Она вообще манула хотела, в цирке на мою голову увидала. Но манула, пожалуй, все-таки не надо. Да и вообще возни с этими породистыми… Ну их. Пусть будет обычный котенок. Посимпатичнее найди, да и все. Только надо, чтобы он утром здесь уже был, к тому времени, как она проснется.
– Сделаем, Андрей Львович. Знаю я, где кота взять. И то, хорошее дело – некогда девочке скучать будет с котом-то.
Гумилев положил трубку и тяжело вздохнул. Им тоже скучать не придется и без всяких котов…
Маруся уже лежала в своей кроватке, чинно сложив руки на одеяле. Гумилев улыбнулся – до чего послушными делает детей обещанный подарок… Он пожелал дочке спокойной ночи.
– Спокойной ночи, папочка! Хороших снов! – прощебетала Маруся свою традиционную ночную формулу. Но хорошие сны Андрею Гумилеву не снились. Снились человекоподобные роботы, пожирающие вопящих людей, простирающиеся до горизонта руины и выжженные кукурузные поля.
Утром Гумилева разбудил радостный Марусин визг. Затем дверь в его спальню распахнулась, и Маруся, вереща от счастья, стала тыкать Гумилеву в нос какой-то крошечный пушистый комок. Гумилев сел в постели, протер глаза:
– Папа! Папа! Он круче манула в стотыщпийсят раз! Можно, я назову его Мурзик?
– Ну-ка, покажи мне, что тут еще за Мурзик…
Маруся положила котенка ему на ладонь, где он, собственно, целиком и уместился. Из мягкого рыжего меха на Гумилева уставились два синих и неожиданно наглых глаза.
– Какой же он Мурзик? – удивился Гумилев. – Откуда ты вообще это имя взяла? Так котов, по-моему, с прошлого века не называют. Простенько как-то.
– А что, по-твоему, его нужно назвать Иннокентий Павлович? Или Даниил Андреевич?
– С чего это ты решила, что я думал так назвать кота? – опешил Гумилев.
– А у моего знакомого кошку звать Аделаида Петровна. Может, ты тоже думаешь, что котов так нужно называть!
– Нет-нет. Мурзик, так Мурзик, – сдался Гумилев, и Маруся, схватив котенка, понеслась его кормить.
Гумилев еще возился с выборкой из свежих газет, подготовленной референтом, когда ожил селектор.
– К вам господин Вессенберг.
– Пропустите, – велел Гумилев, сразу вспомнив эстонца-ксенобиолога.
Вессенберг вошел, благоухая дорогим парфюмом. Он был такой же, как на фотографии, только светлые волосы длиннее раза в два, чем там. Очки в тонкой золотой оправе были, скорее всего, с простыми стеклами, без диоптрий, просто для красоты. Пижон, решил Гумилев.