Старый Черт отогнал вызывающие депрессию мысли и заменил их видением самой большой (теоретически возможной) премии и подсчетом того, что можно будет купить на эту сумму.
Самое главное — попасть на Авалон!
Лучший друг Старого Черта из мира нечисти — Ашгарот — вернется на Авалон через пару орбит. Старик расплылся в блаженной улыбке, представив, какой добротный дебош устроят они вдвоем у «Трех повешенных монахов» — в любимом кабаке всех моторных бесов сектора 666. На дверях заведения красовалась вывеска, гласившая (к неизмеримому удовольствию всей нечисти): «Эй, мягкокожие!
Поберегись! Попробуй сунься! За последствия администрация ответственности не несет».
Впрочем, вряд ли мягкокожие, то есть люди, ощутили бы удовольствие, оказавшись даже на мгновение за дверьми «Трех повешенных монахов». В этом заведении не было ни столов, ни стульев, ни стойки бара — ничего из всей той ерунды, которая необходима мягкокожим, чтобы влачить их жалкую жизнь в том, что они называют комфортом. В заведении не существовало и времени в его земном, человеческом понимании. Заказ здесь выполняли быстрее, чем распадаются самые короткоживущие изотопы, а бесценная тишина, окутывавшая посетителя после первой же рюмки, могла длиться сотни земных лет.
Моторные бесы были гордой расой и презирали все, что так или иначе связывалось с их мягкокожими повелителями. И все же бесы служили повелителям, служили хорошо. Бесы и черти должны подчиняться людям — гласил древний закон, провозглашенный Великим Заклинанием на заре веков. Проклятое заклинание!
Ничего, ну ничегошеньки с ним не поделаешь! Крутись, вертись, служи. Фрахты и чартеры, консаменты и страховые полисы, премиальные и оклады, грузовые терминалы и ремонтные доки…
Заклятья, заклятья, заклятья, И отпуска нет на войне!
Чертовски хороший поэт — как там его? — Редьярд Киплинг. Даром что мягкокожий. Несмотря на все презрение к людям, Старый Черт скрасил немало минут жизни, перебирая в памяти строчки Киплинга. Но никто, даже лучший друг старика Ашгарот, не знал об этом тайном пороке.
Да, «заклятья, заклятья, заклятья…». Заклятья и заклинания. Те, что двигают корабль сквозь Космос. Отдельный набор заклинаний — чтобы управлять ордой младших моторных бесов и прочей нечисти. Заклинания, оберегающие заумное и чертовски дорогое оборудование от разрушения в гиперпространстве. И еще тысячи тысяч заклятий и заклинаний. Каждое из них — капля за каплей — выжимало силы из Старого Черта. Подчас он начинал ненавидеть свою работу, в чем боялся признаться даже самому себе. Частенько он вспоминал родной дом — Преисподнюю.
Да-да, тот самый ад, те самые нижние миры, чье гордое могущество было сломлено мягкокожими тысячелетия назад. Великий огонь погас, и теперь рядовому моторному бесу (или суперпроцессорному бесу, или электрогенераторному) приходилось вкалывать от зари до зари, чтобы заработать себе на частичку хотя бы суррогата — секторного пламени. Ангелье бы побрало всю эту вымороженную работу в горные выси, так их раздери!.. Раскудрить ее с орбиты сквозь десять могил, сраных серафимов, херовых херувимов в тибетского ламу и черную дыру всем скопом!
Вспоминая о своем подчиненном положении, Старый Черт непременно начинал ругаться. Немудрено, что ругань была его привычным состоянием, и именно она сделала его знаменитым.
Старый Черт был знатным мастером по части ругани. Он постоянно брюзжал, нецензурно выражался, кощунствовал, бурчал, проклинал все на свете, охаивал всех и вся и ругался на чем свет стоит. Проклятия и крепкие слова были для него своего рода броней, защищавшей его от некомпетентности капитанов и штурманов, портовых колдунов и хозяев кабаков. Жаловался старина на все, что вонзалось острыми шипами в шкуру любого моторного беса. Но именно он, став лучшим проклинателем всех времен и народов, умел ставить мучителей на место. Некоторые из его забористых проклятий вошли в легенды, как и послужившие для них поводом выверты бюрократии. Старого Черта просто переполняла раскаленная лава упрямства, духа противоречия и жажды спора; многие члены экипажа впадали в депрессию, едва прочитав его имя в бортовом списке.
Был у Старого Черта и еще один тайный, никому не ведомый порок помимо слабости к Киплингу. Старый Черт ненавидел свою работу и… любил ее одновременно. Ему нравилось мерцание звезд, переливы их пылающих корон и гигантские выплески протуберанцев. Нравились ему бури жесткого рентгеновского излучения, бушующие в районах черных дыр, нравились разноцветные планеты — синие, пурпурные, желтые, багровые, зеленые… Любил он голоса далеких друзей, приносящиеся на крыльях космических скоростных заклинаний, как любил и многое другое, любил саму жизнь моторного беса.
А Авалон… На Старого Черта вновь нахлынули приятные воспоминания. Да, «Три повешенных монаха». Высшее блаженство. Густая завеса дыма и черные камни, висящие в воздухе, пронзенном застывшими молниями, бесчисленными громовыми раскатами и насыщенном упоительным теплом Истинного Огня. Куда этим гуманоидам выдержать такое! Заклинания, перелетающие от одного посетителя к другому, обжигающий хлопок по плечу, искры, танцующие и кружащиеся вокруг моторных бесов сектора 666.
Старый Черт вздохнул, предвкушая удовольствие. Скоро, очень скоро он вновь окажется на Авалоне, Нужно всего лишь закончить работу, привести корабль в космопорт.
Билли Иванов был влюблен.
Ему было десять лет, и она — объект его чувств — танцевала перед ним во всей своей красе. Она была стройной, с пышными формами — знойная уроженка юга.
Правда, всего лишь наполовину, ибо родилась она в смешанном испано-американском браке. Звали черноокую красавицу, улыбкой переворачивающую душу мальчишки, Люпе Моррис. В данный момент она танцевала ни с кем иным, как со своим недавним женихом, а теперь — мужем, который, по мнению Билли, на вид был обезьяна обезьяной. Имя этого орангутана Джо Моррис, и он был американцем от макушки до пяток. Этот здоровяк-тугодум оглушал, казалось, весь корабль до нижних трюмов, когда разевал пасть, чтобы ласково произнести имя своей дражайшей Люпе.