Армейская пора (Лыжню! — 2)
Глава 1
Обозначенный ранее переход на срочную службу в Советскую армию подошел как бы вдруг и вне срока. Это как у отечественных коммунальщиков — ждали-ждали и вдруг опять неожиданно в декабре снег пошел и морозец крепко ударил! Ну, не знали они, бедные, что в Приуралье такая колючая зима бывает, черт возьми!
Вот и я ведь знал же, что после очередного моего дня рождения 24 октября, когда стукнуло положенное совершеннолетие в 18 лет, призыв можно ожидать в любой месяц, начиная со следующего. Даже слегка шевелился, потихоньку спрашивал, как и что надо делать. И меня высокие дяди успокаивали, говорили, что я им нужен, что в армию можно призвать миллионов парней, а вот на мировые соревнования на сегодняшний день только меня и еще три — четыре таких же. Какая уж там срочная служба. А главтренер добавлял, что я теперь ему как сын родной и он гарантирует мою спокойную жизнь без армии.
А в итоге нет же. Не смотря ни на что, и я, и Маша, и ее родители как-то жили спокойно, готовились к новому зимнему сезону на работе, к новой личной жизни их замужней дочери. Считалось, что жить после свадьбы мы будем по обоюдной договоренности, но по настоящему только уже после армии, а вот готовиться можно было и сейчас. Хлопот же уйма! Один банальный квартирный вопрос скольких стоил хлопот и в моральном и материальном разрезе!
Жильишко нам дали хорошее — трехкомнатную норку на Удмуртской. Со связями-то тестя да с активностью молодоженов (нашей с Машей, если непонятно) мы такой сделали ремонт и обставили почти самой лучшей для того времени мебелью, что только пальцы целовать.
Не скрою, у меня не раз мелькала мысль сблизиться с Машей уже так, чтобы она обязательно забеременела. Все равно ведь невеста и почти на 100% родимая жена. С моей стороны точно. И не потому, чтобы откосить от воинской службы, это, извините, совсем уж кошмар. А потому, что еще два года, а у нее, извините, уже возраст, ведь первенца рожать поздно женщинам категорически не рекомендуется.
Но потом старческий мозг у меня отсоветовал. Сексуальная активность у меня будет только в молодости, а жить с Машей я твердо предполагал уже всегда. И что, на всю жизнь оставишь неприятную отметину? Не тебе рожать и если она спокойно сидит на попе, ты-то чего нервничаешь? Вот и показалось мне, что я еще не опоздал.
И тут буквально за день до ноябрьских праздников я получил по почте долгожданную, но очень неожиданную повестку из военкомата. Вначале даже понервничал, ножками подергал.
А потом решил, что я к армейской жизни был готов. Жил я в это время уже на собственной квартире. Так что взял суровую повестку, сразу же угрожавшую мне уголовной или, хотя бы административной ответственностью. И сообщил в отдел кадров, что увольняюсь в связи с объективными причинами (служба в Советской армии), умотав согласно предложенному предписанию.
Кто прошел через это, знает, как это бывает бестолково, в первую очередь из-за самих новобранцев. Машу днем я так и не увидел в сутолоке предотъездных хлопот. Хотя очень вдруг захотелось напоследок пообжиматься, но, видимо, не судьба.
Тем более, она сама как-то психнула, мол, надо бороться. Что, значит бороться, как бороться? А перспектива спортроты выглядывала все менее реалистично, несмотря на заявления Александра Петровича.
Вот тут я рассудил реалистично своими старческими мозгами. Фиг с ним, что я уже призер двух золотых медалей, мировой рекордсмен и мастер международного класса. Да наплевать, надоели с этой армии, ведь на казнь меня призывают. Придумаю, что делать, дабы не уронить профессиональный уровень лыжника, а если постараться и биатлониста. Что я, маленький, что ли? И Маша подождет, не обтешется!
С кучей таких же ребятишек из Ижевска и из Удмуртии — испуганных, встревоженных, но донельзя любопытных — погрузился в обшарпанный вагон, которому так подходило название теплушка. Призывников было много — явно ведь больше, чем пассажирских мест. Кому-то четко светила перспектива добираться до места назначения исключительно стоя.
Предвидя это, бодрым соколом взлетел на третью багажную полку. Тут было хоть и жестко, и потолок низко, зато всегда один и никто не пихается в поисках свободного местечка. Впрочем, уже в Горьком нашу призывную команду радикально переформировали. Слабые социальные связи нарождающегося коллектива сразу были разорваны и даже светловолосый Михаил, с которым у меня, кажется, стали налаживаться связи, был забыт. Я снова залег на третью полку и сверху философски на все смотрел, как тощий, но гордый верблюд.
К этому времени я уже четко понимал — тут я, как все. И мое спортивное положение здесь мало кого волнует. Жалко! Что-то в громоздком армейском механизме провернулось явно не так, как раньше задумывалось.