Доброву с этим предметом просто не повезло: то в наряде стоял, то болел, то еще чего произошло. Пропускал – одним словом. Подготовка к вождению автомобиля тоже прошла в эконом режиме, но уже не по его вине – стандарты были такие – всего четыре раза на КАМАЗе по двадцать минут ездил со скоростью не более 40 км/час. И, пожалуйста, на экзамен, который, его на ГАЗ-66 посадили сдавать.
Кто ни разу ни ездил на ГАЗ-66, тот никогда не сможет отличить хорошую машину от плохой. Вот, ГАЗ-66 – хорошая машина, только коробка передач, естественно, с ручкой для их переключения у нее плохая. Все это находится справа сзади от водителя и, если водитель не опытный, то переключаются эти передачи с таким скрежетом и трудом, что дорога на второй план уходит, а должна бы всегда на первом оставаться.
Добров от сокурсников слышал про эти трудности, но посчитал, что это не повод заваливать экзамен и решительно сел за руль ГАЗ-66. В процессе вождения он пару раз, поставил под сомнение законы физики, сделав упор на инерцию движения и гравитацию Земли одновременно… Один раз, только хорошая реакция, принимавшего экзамен ГАИшника, вовремя остановившего рукой движение рулевого колеса, уберегла автомобиль от встречи с кюветом, а когда они заехали на мост и Добров взялся переключить передачу, представитель ГАИ молниеносно вцепился в руль одной рукой и не отпускал его до тех пор пока мост не оказался позади.
После остановки машины, для высадки Доброва из кабины и принятия туда нового экзаменуемого, лицо капитана-ГАИшника имело цвет недозревшего баклажана. Подполковник Русов – преподаватель по «Автомобильной подготовке», сидевший в той же кабине, вышел из нее вместе с Добровым и без всякой лирики, сходу, эдак, по-отечески, попросил его не садиться за руль больше никогда. Потом в голове Добронравова еще долго звучал эхом голос Русова, вещавший про какую-то «мать», что-то про осла и его бабушку. Это напомнило ему трудовика из его родной школы, который в похожих выражениях объяснял школьникам почему у них плохо получилось очередное изделие. Неожиданно, в конце своей полу матерной речи, Русов сказал: «Сдал! Пошел на …ер!», – и вытирая вспотевший лоб ладонью пошел обратно в кабину. Этот многоопытный преподаватель пошел на компромисс вовсе не по доброте душевной, а, исключительно, для сохранения своего здоровья. Он довольно быстро сообразил, что если Доброву поставить «не зачет», то тогда его пришлют на пересдачу, а новое вождение может закончиться не так удачно, как это, поэтому решил судьбу не искушать и поставить «зачет».
Добров больше никогда не учился водить машину, но потом сменил пяток легковых автомобилей, так ни разу не попав на них в аварию.
На этом, сдача особо опасных для окружающих предметов закончились. Однако и сдача предметов опасных для психического здоровья Доброва, коими он считал «Марксизм-Ленинизм», «Партийно-политическую работу» и тому подобные, также подтвердила теорию жизненного компромисса, который при большом желании одной из сторон, всегда возможен.
В процессе изучения этих гуманитарных наук приходилось читать столько Ленинских работ, что голова шла кругом. Классик был настолько плодовит, что умудрился написать про все. Вернее, преподаватели притягивали за уши его произведения к чему угодно, создавая в глазах учащихся образ, эдакого, провидца, сказавшего обо всем что будет через много лет после него.
К самому Ленину у него тогда претензий не было, но, вот, работы тот писал довольно мудреные. Взять хотя бы «Государство и революция» – великолепный труд, про то, каким будет государство сразу после революции, и как оно будет трансформироваться в дальнейшем.
Но дальнейшее уже наступило, а то, про что писал великий Ленин, не случилось, а случилось то, что реально существующее выдавали за то, про что он писал.
Добров попытался добросовестно прочитать эту работу, но где-то в середине ее запутался и бросил. А на зачете попалась именно она. Пришлось просить помощь зала, которая подоспела в виде конспектов Кольки Кублякова. Все бы хорошо, но у Кольки был отвратительный почерк, более походивший на китайские иероглифы, поэтому оттуда пришлось выбирать только те слова, которые были похожи на русские.
Ответ получился потрясающий. Поговаривали, что в день экзамена в мавзолее Ленина были отмечены аномальные явления. По всей видимости Ильич порывался метнуться на этот зачет и ответственно заявить, что такой х…ни, которую говорит Добров, он не писал.