Так рассуждал Николай Щеглов наедине с самим собой, все еще держа в руках папку, где было подшито письмо Веры Масликовой. Затем он вернул папку писарю, спустился на нижнюю палубу и направился к себе в каюту.
Утром предстоял выход в море, и сегодня, хотя и была пятница, экипаж жил по субботнему распорядку. Уже закончилась большая приборка. Команда занялась самообслуживанием.
Щеглова привлек шумный разговор в кубрике артиллеристов.
— Сказанул тоже! Да любовь, хочешь знать, она, наоборот, не мешает, а помогает делу. Тот, кто по-настоящему любит, он — как бы это точнее? — он строже к себе относится, хочет лучше быть. Нет, любовь возвышает человека, сил прибавляет.
— Не помешаю? — весело спросил Щеглов, шагнув в кубрик.
В ответ раздалось несколько голосов:
— Что вы, товарищ лейтенант! Присаживайтесь. У нас тут интересная дискуссия.
Щеглов обвел взглядом матросов и старшин. Все они были заняты делом: приводили в порядок обмундирование, чистили пуговицы на шинелях, чинили рабочее платье, кое-кто писал письма родным и друзьям или склонился над книгой.
Спор о любви с приходом секретаря на какой-то миг оборвался. Но вот старший матрос Олехов кинул:
— Верных девушек-то мало...
— Опять не то говоришь! — тотчас же возразил ему старшина второй статьи Степанов.
Щеглов понял, что и тогда слова старшины о том, что любовь возвышает человека, были адресованы тому же Олехову.
— Нельзя по одной неверной судить обо всех, — продолжал убеждать Степанов.
Его поддержали:
— А каждому ли из нас-то верить можно? Вот вопрос.
Заговорили о тех, кто увлекается «заочной любовью». Увидит снимок красивой девушки в журнале или в газете, шлет письмо, и потом, дальше — больше, и в любви признается и в верности клятв не жалеет. Упомянули фамилии таких «заочников», которые уже со счета сбились, скольким девушкам одновременно голову морочат.
Досталось и тем, кто на полубаке в перекур или за чисткой картошки для камбуза в ночной час потешает товарищей хвастовством о своих легких победах на берегу, о покоренных девичьих сердцах.
— Такая вот любовишка службе вредит, — воспользовавшись паузой, вставил Степанов. — Нашли чем бахвалиться! — негодовал он по адресу любителей легкомысленных увлечений. — Но беда еще в том, что мы-то, вместо того чтобы вразумить такого пошляка, слушаем его да похихикиваем. Вроде и невдомек, что не туда уводит он молодежь.
Кто-то высказал упрек комсомольцам в том, что они слабо борются со сквернословием на корабле, а подчас и сами подают молодежи дурной пример в этом, и разговор принял другой оборот — о культуре советского моряка, о душевной красоте молодого человека.
К Щеглову подсел Олехов. В одной руке он держал заполненный денежный переводный бланк. Лейтенант знал, что Олехов каждый месяц аккуратно посылал в Вологду матери и сестренке почти все свое денежное содержание.
— Степанова не собьешь, — шепнул он Щеглову. — У него крепкая, настоящая любовь. Таня в Архангельске. Работает и учится .
Видно, этим он хотел объяснить лейтенанту, что своими недавними замечаниями он лишь испытывал прочность любви Степанова. Слушая его, Щеглов подумал: «А сам все еще тоскует по волжанке. Но хорошо, что не унывает». И опять рядом с ним поставил Масликова: «Запутался, перестал быть настоящим комсомольцем». Снова колыхнула досада: «Недоглядели, не вмешались, не помогли разобраться человеку в своих неверных поступках».
— А как считаешь, на пользу этот разговор? — спросил он Олехова.
— Конечно! — с жаром ответил тот. — По-моему, стоит продолжить потом.
— Мы так и сделаем. Продолжим...
Когда Щеглов вернулся в каюту, он, перебирая в памяти все, что пришлось выслушать в кубрике артиллеристов, упрекнул себя, актив: «Слабо мы вникаем в быт комсомольцев, в их личную жизнь. Как это плохо!»
Поведение Масликова бюро решило вынести на обсуждение комсомольцев.
И вот он держит ответ перед товарищами. Выступают многие. В словах каждого слышится суровое и справедливое осуждение поступка провинившегося. Кое-кто предлагает исключить Масликова из комсомола. Товарищи вправе говорить о нем резко. Когда Масликов похвастался, что познакомился с приятной девчонкой, друзья заметили ему:
— Не дело это, Павел. Плохая жена у тебя, что ли? Разве только не размалевана, как эта?
— Жена далеко, а эта рядом, — отшутился Масликов. — Неужели нельзя чуточку побаловаться?
— Смотри, как бы плохо не кончилось это твое баловство. Одумайся — лучше будет...