– Мужик, он ведь чистое создание, в отличии от бабы. Вот смотрите, бабе каждый день то сиську, то письку надо помыть! А мужик? Ему даже раз в месяц много. Так что – мужики вы или бабы?!
– Му-жи-ки! – орёт душистый строй.
– Ну и нахуй вам тогда баня? Идите в баню с баней! Поняли, да? В баню с баней, говорю!
Казарма стоит на берегу Дуная. На той стороне Румыния, река – граница. По берегу время от времени ходят румынские погранцы. Дунай, даром, что воспет в вальсах и поэмах – грязный ручей, свалка половины Европы. Как уверяют местные: в Германии трупы скидывают, а прибиваются к нам. Прямо Ганг.
До того берега рукой подать. Я, в детстве регулярно переплывавший Днепр в том самом месте которое Гоголь воспел – смотрю на Дунай немного свысока. Так, пожалуй, смотрят армяне на любую гору: "Эээ, брат, извины! Ты нэ Арарат!"
Течение сильное, вода пахнет и в самом деле мусоркой, мутная, желто-зеленая. Вечером сбегáю купаться, не знаю чего бояться больше: что подстрелят румынские погранцы, что наступлю на труп, или что товарищ мичман с остальными немытыми поддакивающими остолопами решит, что я баба.
После Дуная иду для алиби к уличному рукомойнику. Мокрые "флотские" трусы высыхают на мне по дороге. Пока я умывался, подошёл кто-то из сослуживцев. Заранее приготовленное объяснение: "Грибок" – "Да!? Вот тоже! И у меня" – он шел "на дело" явно неподготовленным, но сориентировался. Киваем друг другу.
Через неделю заметил ещё пару ребят, тайком бегавших к рукомойнику. Отчаянные люди, без страха и (почти) без запаха! Одним словом – как бабы.
Наутро после купания в Дунае у меня обнаружилась неизвестная болезнь: хозяйство покрылось синими пятнами. Перепугался! Мяукающий ответ мичмана К.: "Не отваливается? Строевой подготовке не мешает? И хуй с ним! Понял, да? И хуй с ним!"
Ну, думаю, не зря предупреждали, что в Дунае трупы, радиация и чуть ли не крокодилы-мутанты! Подхватил какую-нибудь гадость! Чёртов Дунай, хренов мичман, сраная армия. Привет, умытая Европа!…
Спустя пару дней синева стала проходить, да и не беспокоило ничего. Решил, что у меня уже развился иммунитет к европейской заразе, а гигиена требует самопожертвований – перед отбоем снова смотался на берег Дуная. Постирал нательное бельё, робу. Чтоб быстрее высохло – надел мокрым всë на себя, благо летний вечер.
Утром европейская зараза распостранилась по всему телу. Ничего не оставалось, как снова пойти к мичману.
– Ах ты ж, ёбамать, красота, бля, дядя пушкин! Что ж ты, сука, робу натихаря стирал? Бани не дождался?
– Никак нет, товарищ мичман! Потел! Усиленно! Во время строевой подготовки!
– А, ну молодец, матрос!
Хорошо, что я не баба!
До конца КМБ в баню так никто из личного состава и не попал. А роба продолжала линять с каждой стиркой, дойдя от густого фиолетового до цвета летнего пушистого облачка, но и тогда продолжала извергать неведомо откуда и как – синий колер с каждой стиркой.
Пираты
Перекличка:
– Петров!
– Я!
– Головка от хуя́! Га-га-га
– Иванов!
– Чо!
– Хуй через плечо, отвечаешь не по уставу!
– Сидоров!
– Да!
– Пиздаманда, в жопе ерунда!
– Лавров!
– А!
– Хуйна!
Ну и так далее, старшине не надоедало.
Перекличка неумолимо приближалась к букве "м"…
– Малы́ш!
– …
– МАЛЫ́Ш!!
– Товарищ старшина, я вам в сорок первый раз повторяю, я не малыш, я Мáлыш!
– Шаг из строя! Упал-отжался! Сорок один раз!
Старшинам не надоедал их тупой старшинский юмор. Малышу не надоедало с ними бодаться.
Мáлыш был из приазовских браконьеров. Мелкий, крепко сбитый, конопатый, упрямый, рыжий. На каждой перекличке он входил в клинч со старшинами, на каждой перекличке это, неизбежным образом заканчивалось: "упал-отжался". В конце концов он на очередного "малыша" просто молча делал шаг из строя, театрально падал на руки:
– Матрос Мáлыш упор лежа принял! – отжимался, выпрыгивал в стойку "смирно", кричал:
– Матрос Мáлыш, подход закончил!
Всем надоело до чëртиков, кроме старшин и мелкого упрямого засранца.
Вечером, в кубрике, перед отбоем к Малышу с колодой карт подвалил Фикса.
Фиксу взяли за, как он выразился, "показ фокусов" на чугуевском вокзале. Наперстки, карты, в общем – катала. И, то ли прокурор попался душевный, то ли Фикса вызвал, как обычно, симпатию своим неунывающим характером и залихватской улыбкой, но дали Фиксе выбор: срок или армия.
– Малы́ш, ты заебал. Заебал конкретно. Меня, старшин, весь личный состав. Заебываешь ты нас дважды в день, на утренней поверке и на вечерней. Мне не нравится, что ты отбираешь наше личное время на тëрки со старшиной. Утром я хочу кинуть на кишку́ кашку, а вечером я хочу посрать мамиными пирожками. А ты мне мешаешь. Сечëшь базар? Короче, так. Играем на желание.