Непонятно что вообще от этой твари ожидать, она вблизи гораздо больше и страшнее, чем я думал. Обходим животное подальше, я удивляюсь, какое здоровенное говно у лошади.
Кувшин, глоток, я аж выперхнул струю на метр. Вино! Молодое, игристое, чуть терпкое. Вкусное, ароматное, не тот смертоносный шмурдяк, что я пил перед армией! Задача же стояла – убиться максимально экономично, это не про эстетство.
Дед, кивает беззубой башкой: баутура, пить, вин, вин, пей, пей. Чисто анекдот: вам же не мыться. Колхозники издали тоже похохатывают, подбегает босоногий чумазый мальчуган, лет пяти, отбирает у меня кувшин. Что-то лопочет, пьёт, опять лопочет, лыбится (тоже беззубо), снова пьёт, убегает.
С непривычки (второй месяц кристальной трезвости), да на жаре и голодухе, вино вкатывает так, что я просыпаюсь уже вечером, весь в пылище, укрытый кустами картошки, вырванными прям с клубнями. До меня только сейчас доходит: это были не бабочки, а моль.
Духотень. На небе чёрные тучи.
По полю бегает голый старшина З-енко в кровище, в руках штык-нож. Орёт.
Старшина, с его слов, срочную службу проходил в вдв, в диверсионной группе. Готовили их забрасывая на необитаемые острова с одним ножом, а то и вовсе без ничего. Чёрт знает, что из этого правда, а что плод деятельности чудовищ разума, вызванных к жизни жарким одесским солнцем и вином.
Он приехал в школу мичманов, впереди его ждала контрактная служба.
Мутные серо-голубые глаза. Накачаный, вьющиеся светлые волосы. Услышав кем-то сказанное однажды: "ВэДэВэшник", набычился: "Десантник!"
•••
Внезапно выхватывает кого-то из картофельных грядок:
– Ты бы котёнка съел? – трясёт ножом у лица бедолаги.
Перепуганный сослуживец блеет: "Не-е-ет"
– А я съел бы! Я! Съел! – беспорядочно машет ножом, но, кажется, не наносит ран, лишь пару неглубоких порезов.
Почему сто молодых крепких пацанов не могли повязать одного придурка, пусть и с ножом? Лопаты ж были. Страх? Неуверенность? Моя хата с краю? Потому что он внушил нам, что имеет право на силу и власть?
Сослуживец, кажется, обмочился… Старшина выпустил его, повёл головой и заметил меня. Я всё ещё не пришёл в себя, лежу, в голове хмель только начинает выветриваться…
– Откусил бы голову коту? – хватает меня за шкирку и выволакивает из-под увядших картофельных кустов.
– Я бы его заставил мышей сначала наловить.
Старшина отбрасывает меня, задрав голову – орёт в небо, срывается с места и бегает по кругу.
Снова начинает полосовать сам себя, нелубоко, но менее жутко от этого не становится. Он режет тело длинными полосами, а-ля зебра, ну или кот… Кровь.
Меня запоздало накрывает адреналином, свернувшись клубком лежу, невредим, но колотит так, что в глазах синие пятна. Прямо перед моим носом в потрескавшуюся землю падает первая капля дождя.
•••
И вот, спустя несколько дней я стою ночью на вахте, у дырки в заборе, "на стенке".
Никаких последствий, никому нет дела до поехавшего старшины с ножом, ритуальных порезов на десятке салаг и на нём самом.
Старшина затаился, был тише травы, ниже воды, сказал только как-то перед строем:
– Если чему-то меня служба и научила, это отмазываться. От всего отмажусь. Моё слово против вашего, попробуйте только вякните кому!
•••
Наутро после моего дежурства, на перекличку старшина не явился, но это никого не удивило, они постоянно друг с другом менялись, по своим каким-то законам. Позже выяснилось, что старшина ушёл ночью в "самоход" и не вернулся. Ушёл налегке, прихватив лишь нож да зубную щётку. Больше для выживания ему ничего и не надо было.
•••
Мы ещё невольно однажды пересечемся, он – матëрый бродяга и дезертир, я – без минуты дембель.
Я ненадолго даже загремлю на дизель по собственной глупости и недальновидности, которой ненароком воспользуется экс-старшина. А до тех пор он будет скитаться где-то по Бессарабии.
А ещё – в это же время пошли слухи, что в округе завелась дерзкая шайка: ограбления, похищения людей, вымогательства, грабежи и зверские убийства, совершались бандой, которая по меркам даже тех времен отличалась особой жестокостью. Держала в страхе всё Причерноморье почти два года. Во главе, как говорили, был совсем бешеный тип, по кличке Кот.
Присяга
Глава десятая, в которой опять почти ничего не происходит, а автор травит кавказско-манчжурские байки и философствует