Поэтому все воинские подразделения старательно открещиваются от участия в данном мероприятии. Мы наивно думали, что сидя в лесах, и имея у командования стойкую репутацию полных отморозков, от участия в каких-либо показательных мероприятиях надежно застрахованы. Но, как выяснилось, заблуждались.
Саму репетицию подробно описывать не буду — признаюсь, я большую часть времени двигался в режиме «зомби», так как к тому времени освоил искусство спать не только стоя, а даже на бегу. Да и скучнейшее это занятие, если честно. Было, конечно, несколько прикольных моментов: например, кто-то отметелил пару местных острословов, решив «остроумно» прокомментировать данное мероприятие. Причем те даже не смогли сказать, были нападавшие в военной форме или нет, настолько все быстро и четко было сработано.
Еще до усрачки напугали зачем-то пригнанный присматривать за порядком патруль милиции. Задремавший на ходу офицер замешкался с командой, и парадная коробка, из таких же спящих на ходу солдат, поперла прямо на милицейский «бобик». Сидящие в «бобике» не менее сонные стражи порядка, увидев, что их сейчас затопчут вместе с машиной, запаниковали, но все обошлось — офицер вовремя проснулся, отдал соответствующую команду, и мы повернули, под их облегченный выдох.
На самом параде все, тем не менее, прошло великолепно — Комбат взбодрил личный состав обещанием отпустить всех участвовавших в увольнение, и наш строй прогрохотал по площади так, что у чертей в аду штукатурка с потолка сыпалась.
И вроде бы на этом все, но внезапно возле нас нарисовались репортеры, желавшие взять интервью. Тогда журналистам еще не успели объяснить, что за казенные деньги надо говорить и показывать то, что нужно государству, а чрезмерно вольное трактование понятия «Свобода Прессы» чревато последствиями, поэтому интервью было своеобразной рулеткой.
Военные, как известно, матом не ругаются — они на нем разговаривают. Поэтому у большинства офицеров, под прицелом камеры, начинаются громадные проблемы с красноречием. Засветиться в телевизоре, конечно было соблазнительно, но командование, быстро взвесив все «за» и «против», решило, что возможная перспектива при малейшей оговорке предстать перед многомиллионной аудиторией полными придурками того не стоит и быстро свинтило, оставив на растерзание акулам пера и микрофона не обладавшего столь молниеносной реакцией Кролика.
Тот, однако, доказал, что является достойным наследником комиссара Клочкова, причем дважды.
Во-первых, как выяснилось, в силу приличествующей мальчику из интеллигентной семьи начитанности, язык у Кролика был подвешен отлично, и он, на хорошем русском языке, как по написанному, зачесал журналюгам такую речь, что те аж поскучнели, и поняв, что нарвались на профи, попытались слиться.
Но тут случилось «во-вторых». Кролика угораздило пару раз отозваться о Советском Союзе в целом, и его военной мощи в частности, в положительном ключе. Репортерша была из «рукопожатной» тусовки, и услышав такое, не смогла промолчать, ехидно спросив, не считает ли товарищ лейтенант, что нужно возвращаться к тем временам, когда весь «цивилизованный мир» считал нас Империей Зла.
— Я вам так скажу, барышня… — Замполит поправил очки характерным движением указательного пальца, — Лучше быть Империей Зла, чем Страной Дураков!
И, развернувшись, пошел прочь, давая понять, что разговор окончен. Из последующих выпусков это, конечно, вырезали, но по местному ТВ репортаж шел в прямом эфире…
В общем, следующие полгода, пока Кролик, переименованный за проявленную сознательность в «Шурика», занимался своими прямыми обязанностями по воспитанию личного состава, Комбат держал оборону от тех, кто считал, что офицеру с подобными взглядами нечего делать на этой должности, обещая всем, кто покушается на его замполита, засунуть древко от Красного Боевого Знамени Части в жопу тупым концом.
Потом страсти улеглись. А когда еще через несколько лет стало понятно, что дружбы с «цивилизованным миром» у нас не выйдет, замполита перевели на должность преподавателя военной истории в один из военных ВУЗов.