Снова выпили. Пальцы царапнули пустую тарелку — редиска кончилась.
— А если все-таки серьезно, по-русски? — переспросил Осинов.
— Кроме коллективного письма министру ничего придумать не могу, — сказал Саустин.
— Свеженькая мысль, Олег.
— Ты просил: по-русски.
— Богато.
— Зато эффективно, Юрок.
— Согласен. А кто подпишет?
— Я, ты, другие… Ты литератор, ты письмо изобрази, а я ребятишек в театре подломаю. Многие на него зуб имеют…
— Многие, но не все, Олег. А предателей много, обязательно донесут. Глуповато, Олег.
— Глупость замечательная, — сказала возникшая в комнате Вика чудесным образом, через подслушивание, оказавшаяся в теме. — Массового восстания все равно не будет, а отдельных подписавших дед с удовольствием уволит — или вы хотите доставить ему удовольствие?
«Она права», — быстро подумал завлит и вспомнил, что великий дед — прирожденный охотник, вспомнил его главный критерий при отборе новой пьесы. «Для меня главное, — всегда говорил Армен Борисович, — не идеи, идеалы, сюжет — но, чтобы в пьесе был след, запах, тропа, дикость и кровь, чтобы в пьесе, как на природе, свободно жили двуногие, то есть мы с вами». «Сцена — вольер зоопарка, — часто повторял он, — зрители — посетители, которым должно быть интересно за животными наблюдать». Вика сто раз права, еще раз подумал завлит: там, где след, запах, тропа, там, значит, близко дикость и кровь — он уволит и словит охотничье удовольствие первобытного человека. Да и носит он в жизни и в театре почти охотничий гардероб: никогда пальто, пиджаки и галстуки, но всегда куртки, свитера и тяжелые башмаки-следопыта. Поимка и травля обычных людей — ему в кайф, удовольствие и балдеж.
— А может, анонимку?.. — осторожно предложил он. — Тоже ведь сильное отечественное средство.
— Анонимку министр читать не станет, — отрезал Саустин. — Прошли, к несчастью, те времена.
Пауза образовалась мерзкая, холодная, пустая, подводящая черту. Идей не было, идти вперед было некуда. Завлит с хода махнул рюмку и мужественно сдался.
— Приехали, господа, — сказал он. — Вернулись в начало. Ничего не поделаешь, надо искать пьесу. Суперпьесу. Бомбу.
— Ты найдешь, а мы пока пообождем, да? — предположил Саустин. — Притаимся за кулисами, будем зубы точить. Переживать его успехи, шипеть и тихо ненавидеть.
— Высокая миссия, — фыркнула Вика.
— Успокойтесь, артисты. Успеха в любом случае не будет, — ядовито сказал завлит и удивился собственному яду. — Он любую хорошую пьесу загробит, как он делает всегда. Зависнет на репетиции, влезет по-барски в режиссуру и развалит любой спектакль. Помните, что было с русской классикой?
— Все равно, наша миссия высока, — сказала Вика. — Вы хотите его свалить? Но хорошая пьеса, эта ваша супербомба, еще как-то может вывезти спектакль к удаче. А вот если мы сыграем с ним тонкий детектив, если мы худрученка нашего заманим как охотника в западню и…
— Говори, милая, говори. Вещай!.. — Саустин спонсировал Вику мокрым поцелуем, который она незаметно промокнула обшлагом платья.
— Послушайте меня, мальчики. Надо дать ему плохую пьесу, отстой, а на премьеру пригласить министра, — уверенно сказала Вика. — Вот это будет ход. Хлопок в ладоши, хлопок под зад, и театр — без госфинансов! Кто виноват — худрук! Что с ним делать? Гнать! Так подумает министр! Ваше время кончилось, господин худрук!
— Умно! — возбудился эмоциональный артист. — Ах, как умно, задорно, весело! Пусть ставит говно. И проваливается с треском. И падает с трона! — Он снова спонсировал Вику поцелуем, которому для осушения снова понадобился рукав платья.
Но завлит остался недоволен предложением. Тонкий женский детектив, подумал он. Детский сад.
— Плохую пьесу он ставить не будет, господа, — сказал он. — Не забывайте, с кем мы имеем дело. Монстр он, ребятки, чистый театральный монстр. Талант, который так просто природой не дается, и одновременно — чудовище. Великий и ужасный. Народный мастодонт республики. И еще, по определению, победитель жизни — вспомните скольких министров он пересидел? Нет, не возьмет он плохую пьесу, отвечаю, не возьмет.
Вика загадочно улыбалась, качала умной головой.
— Прямолинейные мои мальчики, — сказала она. — Не годитесь вы для заговора, хитрости вам не хватает. В том-то и оригинальный секрет идеи, что плохая пьеса должна быть яркой, завлекательной по форме. Как звонкие бусики, как цветные тряпки — лоскутки, на которые западают простые наши городские туземцы, как пустой треск рок-концерта, как фейерверки над Москвой, как сама наша жизнь, в которой, вспомните Шекспира, «много шума, нет лишь смысла»!