Он знал эту квартиру, он, можно сказать, прописал в ней счастье. Два года назад худрук выбил ее в мэрии для любимца Саустина. Осинов вместе с Олегом выбирал обои, занавески, менял полы и сантехнику; раньше вместе с Олегом в ней жила его прежняя любовь — Алена, теперь нынешняя любовь — Вика, и это было нормально, так принято в мире театра и никого не удивляло — театр — вертеп, но вот то несправедливое, что произошло с ним!.. Впрочем, в театре нормально и это, театр искусство крепостное, барское, и барское самодурство худруков никто отменить не в силах. Крепостничество, отмененное сто пятьдесят лет назад, прекрасно поживает в театрах, подумал Осинов. Барин и палка, вспомнил Осинов любимое изречение Армена о театре. Барин, палка, боль, дрессировка, результат. Главное — результат, который, как ни странно, часто бывает хорош…
Саустин дал знак; Вика исчезла, чтоб явиться через три минуты со стаканами, подсохшим сыром на блюде и открывашкой. Пиво зашипело и брызнуло в стекло, напомнив завлиту любимые звуки пивбара.
— Может, чего покрепче, Юр?
— Не сейчас.
Чокнулись, глотнули пенного, зажевали сыром. Более молчать было нельзя. Взгляды вопрошали и требовали ответа.
— Мне срочно нужна хорошая пьеса, — сказал Осинов.
Саустин шумно, по-йоговски выдохнул.
— И все? Напугал, черт! — заключил он. — Кому она не нужна? Всем нужна.
— Ты не понял, — сказал Осинов и пересказал приятелю разговор с худруком. — Растоптать меня хочет, измельчить, превратить в замазку.
— Блин, — Саустин заново наполнил стаканы. — Опять у деда приступ. Зачесалось.
— Где? — спросила Вика.
— Там, — ответил Саустин, и больше женских вопросов не возникло.
— Дай, что ли, что-нибудь поинтересней… — разволновавшийся завлит обратился к Вике. — Будем думать.
Вика упорхнула на кухню.
Завлит обернулся к Саустину.
— То, что спектаклей достойных нет — я виноват, то, что режиссеров нет, что зал пустой — тоже я! Во всем говне виноват я. Это я-то? — возмущался Осинов, — который столько лет на него и на театр горбатился как раб, который чуть ли ни землю вокруг перепахивал, чтобы лучшие пьесы для него находить — и русские, и переводные! Из интернета и библиотек не вылезал — и находил, находил! Никто их поставить толком не мог, но это ведь проблемы уже не мои!
— Не твои — согласен. А он никого к режиссуре не подпускает, — вставил Саустин. — Всех достойных режиссеров разогнал, конкурентов не терпит. Остался один верный пес Генка Слепиков. Не спорю, он человек профессиональный, все терпит и делает, но нового слова сказать уже не может и «Незабвенную» ему не поставить. Шлепает спектакли как под копирку и получается, как десятая копия: бледно, сыро, серо… А мне — вот он даст постановку!.. — и звезда выставила напоказ наглый, как член, кукиш.
Завидует, быстро подумал завлит. Завидует Слепикову. Завидует другим режиссерам. Браво! Я не глуп, быстро подумал завлит. Ах, как я не глуп…
— Что касается меня, то я Армену не завидую, — вслух озвучил Осинов. — У меня с ним — все. Отрезано, закопано, забито.
— Свежо преданьице. Ты столько лет его защищал.
— От любви. До ненависти…
— А помнишь, как ты со мной спорил?
— Лишний раз убедился: добро наказуемо. За добро только что полной мерой наложили. До сих пор изо рта воняет. Теперь — все. Теперь думаю: либо уйти из театра, либо…
— Либо что? Ну, ну, смелее, — почувствовал важность момента, Саустин. — Смелее. Звучи дальше.
— Я не шучу, Олег.
— Вижу.
— Я тоже вижу, — мило улыбнулась Вика.
Она принесла водки и тарелку редиски. Разговор прервался на чоканье, питье, условную закуску. Водка толкнула, ускорила кровь. Второй рюмкой мужчины догнали первую. И снова налили. Осинов пил жадно, с размаха забрасывал водку в рот, Саустин пил спокойно, Вика приглатывала.
Но водка, по обыкновению, не расслабила, завлит помрачнел еще больше. Руки его сжимались в кулаки словно готовились к схватке. Осинов не был сильным и смелым, скорее наоборот, но разъяренный, поддатый и несмелый психопат вдвойне опаснее самого смелого.
— Вика, по-моему, у тебя на кухне гора немытой посуды, — сказал Саустин.
— Все вымыла, — не поняла намека Вика.
— У тебя чайник кипит, — сказал Саустин.
— Еще не ставила, — отозвалась Вика.
— Вика! — Саустин так сыграл гнев, что до артистки дошло, ее сдуло… — Старик, ты не озвучил, — снова обратился Саустин к завлиту.
— Ты уже и так все понял, — сказал Осинов.
Саустин облегченно выдохнул, разгладил лицо и пожал протянутую ему руку.