<p>
За золотые руки на заводе терпели этого невыносимого сквернослова и пьяницу.</p>
<p>
Впрочем, пил Серож только по выходным. Суббота начиналась у него, как подобает настоящему мужчине Арменикенда, с хаша (наваристое блюдо – прим. автора). </p>
<p>
Хаш готовил Серож самолично. И на базаре сам выбирал говяжьи ножки. Он давно страдал от бессонницы, поэтому в ночь с пятницы на субботу сидел на кухне у плиты, помешивал половником булькающее на малом огне жирное варево в большой эмалированной кастрюле и курил. Думал о чем-то своем.</p>
<p>
Компания собиралась постоянная, соседская: заводской бухгалтер Мартиросов, братья Робик и Эдик, дядя Армаис. Иногда с Завокзальной приезжал свояк Славик.</p>
<p>
Жена Кнарик накрывала на стол – помидоры, огурцы, зелень, сыр брынза, чурек…</p>
<p>
Хашная компания ограничивалась, как правило, двумя бутылками водки. Пили не спеша, культурно, нахваливая Серожа за его кулинарные способности. Ближе к полудню все расходились по домам. Серож ложился перед телевизором на диван, чтобы немного вздремнуть. А вечером он извещал весь двор, что бодр и дееспособен:</p>
<p>
- Где Серож не пройдет – его автоген пройдет!</p>
<p>
</p>
<p align="center">
2</p>
<p>
</p>
<p>
Похмелиться надо было позарез. Но вот где достать деньги? Кнарик молчала, как партизанка на допросе в гестапо. Дочки спали. Да они вообще не знали про семейный загашник. Нужно было срочно у кого-то занять.</p>
<p>
Однако в такую рань к соседям идти не хотелось. И вообще двор был пуст. Серож в нерешительности стоял возле подъезда. Побрел к беседке – никого. Почесал затылок и обреченно вздохнул. Но вот из его парадного вышел лысый мужчина в очках.</p>
<p>
- Ты кто? - остановил его сварщик.</p>
<p>
- Доброе утро! Я тут живу, Сергей, сосед ваш. Шпигельман Борис Соломонович.</p>
<p>
- Слушай, Шпильман, дай пятерку до получки… Как брата прошу! </p>
<p>
- Вы же знаете, Сергей, как я вас уважаю. Но не могу…</p>
<p>
Борис Соломонович и по выходным вставал рано, чтобы успеть купить в киоске «За рубежом»» и журнал «Здоровье», которые регулярно читал много лет.</p>
<p>
- Ладно, гони трояк – и свободен. На следующей неделе верну… Где Серож не пройдет – его автоген пройдет!</p>
<p>
Последний аргумент для Бориса Соломоновича показался угрожающе убедительным. Да и от пьющего соседа иначе не отделаешься.</p>
<p>
В гастрономе на углу Абдул, продавец и завмаг в одном лице, отпускал товар в долг. И все заводские аккуратно расплачивались после получки или аванса. Серож в том числе.</p>
<p>
- Сергей, дорогой, не обижайся, да. Ты только вчера взял два бутылка «Столичный» в долг. Вот, смотри, да…</p>
<p>
Абдул протянул общую тетрадку.</p>
<p>
- Ну и что! Имею права еще выпить!</p>
<p>
- Серож-джан, два бутылка по 4, 12. Сколько будет? 8 рублей 24 копейка будет, да, - пухлые пальцы продавца прошлись по костяшкам счет.</p>
<p>
- На, на, подавись. Долг тебе принес, - Серож выложил на прилавок давешний шпигельмановский трояк. – А теперь один «агдамицин» дай. Срочно! И запиши в свой бухучет-тетрадь…</p>
<p>
В молодости Серож отсидел за хулиганку. Напоминанием о тех бурно-романтичных годах его жизни была наколка на впалой волосатой груди – белокурая красотка ослепительно улыбалась, кокетливо прикрыв левый глаз. «Со своей мандавошкой в гробу лежать будет», - сурово оценила Кнарик картину на теле мужа. Но это еще не все. На одной руке, выше локтя, была растиражированная наколка блатных пессимистов: «Нет в жизни счастья», а на другой – «Не забуду Майкоп лета 1970». К первой наколке, учитывая непростую судьбу Серожа, вопросов не было. А вот чем ознаменовался в его биографии летний город Майкоп, так и оставалось загадкой. Сначала ревнивая Кнарик ругала его за любовницу, которая там, в Адыгее, ждет Серожа. Потом он поклялся, что в Майкопе никогда не бывал. Он вообще дальше Шиховского пляжа из Баку никуда не выезжал. И срок мотал почти дома, в Баиловской тюрьме. А почему такую наколку сделали на правой руке, он вообще не помнил. Пьян был, когда в камере «один фуцин» наколку делал. Когда про текст спросили, Серож неожиданно выдал про лето в Майкопе. Вот такое в голову взбрело.</p>
<p>
Когда настроение становилось особенно паршивым, Серож затягивал блатную песню, под которую в Арменикенде женились, отмечали дни рождения, а одного вора в законе то ли отпевали под нее, то ли на поминках пели под аккордеон и кларнет:</p>
<p align="center">
</p>
<p align="center">
«Ночью я родился под забором,
Черти окрестили меня вором,
Мать родная назвала Романом,
И с тех пор я шарю по карманам.
Когда меня матушка рожала,
Вся кругом милиция дрожала,