Когда я поравнялся с ним, он спросил старым, дребезжащим голосом:
— Айта[6], куда путь держите?
— На мельницу, — ответил я.
— Куда, говоришь?
— Я говорю, на мельницу едем!
— Куда-куда, ты сказал? — спросил он в третий раз, приставив ладонь раковиной к уху и весь подавшись вперед.
— Я сказал, на мельницу!!! — заорал я во все горло, да так громко, что ишак подо мной шарахнулся в одну сторону, а дедушка Аваг от неожиданности отпрянул в другую.
— Вай, да не обрушься кров над твоей головой! — воскликнул он надтреснутым голосом. — Зачем так орешь, что я глухой, что ли?
До мельницы было около часу быстрого хода, не более, но мы до нее добрались лишь к полудню, потому что дорога туда лежала через все село и Мец-майрик то и дело останавливалась, чтобы поговорить с односельчанами. Задавать праздные вопросы для дзорагетцев было столь же естественным делом, как для Мец-майрик отвечать на них. К тому времени, когда мы добрались до мельницы, всему Дзора-гету, наверное, стало известно, что Мец-майрик с внуком отправилась на мельницу смолоть пшеницу в коркот.
Когда мы наконец добрались до мельницы, то застали старого мельника за едой.
— Добрый день, Ашот! — закричала Мец-майрик, стараясь перекричать грохот от крутившихся огромных жерновов и шум падающей воды. — Вот, привезла немного пшеницы, смели-ка в коркот!
— Здравствуй, здравствуй, Машок! — заорал в ответ старый мельник, стряхивая крошки хлеба с бороды и усов. — Говоришь, помолоть нужно пшеницу? Вай, почему же не помолоть?
Он кряхтя поднялся на ноги.
— А это твой внук? — спросил он, будто видел меня впервые. Он глядел на меня с высоты своего огромного роста — его мохнатая барашковая шапка почти упиралась в черные балки.
— Да! — ответила бабушка. Она казалась очень маленькой рядом с великаном мельником.
— А почему он такой бледный?
— Так ведь он недавно приехал из города! Они там все такие!
Пока пшеница под тяжелыми гремящими жерновами превращалась в коркот, я успел облазить всю мельницу. Однако спустя час или полтора Мец-майрик позвала меня: коркот был смолот и пора было возвращаться в село.
Когда мы возвращались с мельницы, нас столь же часто останавливали люди, как и по дороге туда. Солнце уже садилось за горы, когда мы наконец вернулись домой. На Дзорагет уже начали опускаться сумерки, слышалось мычание возвращающихся из долины коров, лай потревоженных собак, громкие возгласы соседей — обычные деревенские звуки, наполняющие воздух в предвечерние часы.
Как только мы переступили порог, Мец-майрик обратилась ко мне:
— Геворг-джан, разожги огонь в очаге, а я пока буду просеивать коркот.
Я принялся разводить огонь в старом закопченном очаге, устроенном в виде остроконечного камина в левой, торцевой стене открытой веранды, а Мец-майрик при свете керосинового фонаря стала просеивать коркот: отделять крупный от мелкого.
Только я успел развести огонь в очаге, как на веранде, словно из-под земли, вырос лопоухий Тутуш. В руках он держал большую глиняную посуду.
— Тетушка Машок, — сказал он Мец-майрик, — мама просила одолжить немного коркота. — И не дожидаясь ответа, он протянул вперед свою посудину.
— Хорошо, давай сюда, — сказала Мец-майрик, до краев наполнив глиняную чашу.
После ухода Тутуша огонь весело запылал в очаге. Мец-майрик принесла казан — медный луженый котел с широким дном, — налила туда разбавленного молока и поставила на треножник над огнем. Когда голубоватое разведенное молоко стало медленно закипать в казане, калитка, стукнув, впустила во двор старого Авага — того самого, которого мы встретили по дороге на мельницу.
— Ахчи Машок, ты дома? — громко спросил он, поднимаясь на веранду.
— Да, Аваг-даи[7], дома, — ответила Мец-майрик как можно громче, выходя из комнаты. — Присаживайся на тахту, гостем будешь.
— Некогда, Машок-джан, дома ждут голодные правнуки. Пришел за коркотом, может, поделишься с нами, а? — сказал он и протянул бабушке эмалированную чашу.
— Почему не поделюсь, конечно, поделюсь, — сказала она, доверху наполнив чашу коркотом.
Следом за дедушкой Авагом пришла за коркотом бабушкина подружка Сопан.
Потом сын нашего другого соседа, Завен. Затем пришла жена Настоящего Мужчины — того самого, на чьем осле мы с бабушкой повезли на мельницу пшеницу. Затем Аник — помните? — ну та самая, у которой муж на фронте. Потом еще несколько человек, имен которых я не помнил, но хорошо знал их в лицо.