— Нани теперь не пустит тебя сюда играть со мной, — ныл братишка.
— Я сказал, хватит скулить…
Я уже говорил, что в то лето я жил у одной бабушки, а брат — у другой, но мы и дня не могли прожить друг без друга.
— Геворг, — вдруг оживился Грантик, — давай скажем нани, что карас разбил Петрос, а? Не побьет же она его. Нажалуется его матери, покричит-покричит и успокоится. И потом, разве не он все время подначивал: сильнее да сильнее…
— Да, если бы не он… — задумчиво согласился я. — Но ударил по карасу все-таки я…
Тут калитка скрипнула и во двор вошла нани.
— Вы что это притихли? — Бабушка подозрительно посмотрела на нас с братом. — Натворили что-нибудь? — Оглядев двор, она вдруг заметила осколки караса. Не знаю, что у Грантика было на душе, но я почувствовал себя так, будто в эту минуту в груди у меня что-то оборвалось.
— Мой карас! — завопила нани, схватившись за голову. — Мой карас, который я получила в приданое от отца! Вай, чтобы вас змеи укусили! Где моя большая палка? Сейчас я вас обоих так поколочу, что не забудете до конца дней своих!
— Вай, нани, не бей нас! Не бей! — И Грантик поднял обе руки, прикрывая ими голову.
Увидев занесенную палку, я неожиданно для себя вдруг крикнул:
— Нани! Это Петрос разбил карас!
Сам не знаю, как это вырвалось у меня, честное слово. Как будто не я, а кто-то другой крикнул.
— Говоришь, этот негодник Петрос разбил?
Нани на секунду застыла на месте, как бы прикидывая, на чью голову раньше обрушить свой гнев, и, по-видимому, решив, что мы с братом тут под рукой и всегда сумеем получить свое, ринулась с поднятой палкой в соседний двор.
Нам было видно все, что делалось во дворе у Петроса. Я и Грантик стояли не двигаясь, словно приросли к земле.
— Ахчи Ануш, выйди-ка во двор! — закричала нани.
— Что такое, тетушка Сона? — вышла мамаша Петроса. Руки у нее были в тесте.
— Твой негодный сын разбил мой карас! Мое приданое!
— Мой сын?
— Я?! — Петрос, стоявший рядом с матерью, изумленно вытаращил глаза.
— Вы посмотрите на него: у него еще хватает нахальства отказываться! — кричала нани. — В чем теперь солить мне овощи, а? А ты, Ануш, что стоишь? Бить его надо, негодника! Вай, господи, в чем я провинилась перед тобой, за что ты послал мне таких соседей?
— Я не разбивал, мама! Не разбивал! — трясущимися губами проговорил Петрос, становясь за спину своей мамаши.
Мне вдруг стало ужасно не по себе. На душе сделалось скверно, противно… Будто проглотил какую-то гадость. Я посмотрел на Грантика. Он отвел взгляд, избегая смотреть мне в глаза.
— Что ты стоишь, Ануш? Почему не ломаешь палку о спину своего негодника? — не унималась нани.
Видно было, что тете Ануш не хотелось наказывать сына. Понимаете, очень уж она любила своего оболтуса. Он у нее был единственный.
— Я поговорю с ним, тетушка Сона, — сказала виновато она.
— Не говорить с ним надо, а бить! Как в старое доброе время!
Тетя Ануш, нехотя повернувшись к Петросу, замахнулась на сына:
— Ты почему это?!..
У Петроса вид стал такой, будто его ударили под ложечку. Рот открылся, лицо побелело.
Я рванулся вперед.
— Это я разбил карас. Не бейте его, тетя Ануш!
В первую секунду нани и тетя Ануш удивленно уставились на меня. Но в следующую… В глазах нани я прочел нечто такое, отчего бросился бежать. За мной с палкой в руке — бабушка:
— Вай, чтобы тебя лягнул ишак! Я тебе сейчас покажу, как обманывать меня! Я тебе!..
Слов нет, нани самая боевая, самая резвая бабушка на селе, но все равно — куда ей до меня. Понимаете, я — за дом, а она еще только перед верандой. Я уже перед верандой, а ее крики еще только раздаются за домом. Сто раз обежав дом, она, тяжело дыша, наконец остановилась. Мелкие капельки пота стекали у нее из-под серебряных монет, украшавших лоб.
Мне стало жалко ее. Я остановился на безопасном расстоянии.
— Геворг… — переводя с трудом дух, сказала нани. — Геворг…
Что ж, на таком расстоянии можно было начать мирные переговоры.
— Ты… ты разбил мой карас?
— Да.
— Ты обманул меня, сказав, что карас разбил Петрос?
— Да…
— Тогда почему ты не даешь мне пару раз стукнуть тебя так, чтобы мое сердце успокоилось, а?
И тут, после этих слов, сказанных нани чуть-чуть просительным тоном, хотите — верьте, хотите — нет, я подошел к ней, наклонился, упершись руками в колени, и подставил спину.
— Это — за разбитый карас… — сказала она, стукнув меня палкой чуть пониже спины. — А это — за то, что переложил свою вину на Петроса…