— Ну, негодник, попался? — тяжело дыша, сказал прибежавший сторож.
Я ничего не ответил, поскольку от страха язык у меня прилип к гортани, и потом, что я мог ответить на это? Конечно, попался, да еще с поличным: тяжелая связка винограда оттягивала мне правую руку. Я висел на колу, нелепо болтая в воздухе ногами. Рукава больно врезались мне под мышками.
— Попался, значит, как в капкан? Вот и виси тут целый день, — сказал сторож, переведя дух и вытирая пот с лица. — Будешь знать, как воровать колхозный виноград. А чтобы ты не убежал, собаку оставлю тебя сторожить. Пожалуй, оставим его висеть всю ночь, а, Арцив? Так оно будет лучше, правда? — спросил сторож свою огромную собаку. Та только свирепо зарычала в ответ.
Такая перспектива совсем меня не радовала.
— Саркис-даи… — начал я.
— Не проси, ни за что не отпущу!
— Саркис-даи, если бы тебе было одиннадцать…
— Но мне не одиннадцать, а пятьдесят шесть, — прервал он меня и опустился на пень. Огромный пес уселся у его ног.
— Если бы тебе было одиннадцать, — продолжал я, — а твоему младшему брату — девять…
— При чем тут младший брат? — возмутился он. — Что ты чепуху мелешь? Полез воровать — вот и виси тут в наказание всю ночь на колу!
Он положил на землю палку, достал из кармана кисет с табаком и не спеша стал крутить самокрутку.
— …А твоему младшему брату было бы девять, и твои папа и мама поссорились бы между собой…
— Что ты городишь? Мои родители давно уже спят в могилах.
— …И ты жил бы у доброй бабушки, а твой младший брат — у сердитой…
Рука Саркис-даи, дрогнув, перестала крутить самокрутку.
— …И если бы твой младший брат тяжело заболел и захотел бы винограду… — Тут я сделал паузу.
Саркис-даи положил самокрутку на колено и задумчиво почесал в затылке левой рукой.
— …И если бы ты ради своего больного брата полез в колхозный сад за виноградом…
Молчание.
— …И если бы тебя поймал в садах колхозный сторож…
Саркис-даи глубоко задумался, вздохнул и уставился в землю.
— …И если бы этим колхозным сторожем оказался я, то, честное слово, я бы тебя отпустил, — закончил я и посмотрел ему в лицо.
По коричневой щеке Саркис-даи — не верите? — покатилась крупная слеза, а у его собаки брови стали домиком. Саркис-даи встал с пня, подошел ко мне, взял меня под мышки, опустил на землю и, не говоря ни слова, зашагал прочь. Пес его, печально опустив морду и поджав хвост, медленно побрел за хозяином. Минуту или две я смотрел им вслед, потом зашагал, только в другую сторону.
Когда я, лопоухий Тутуш и Ваган подходили к дому нани, было уже около пяти или шести вечера. Солнце клонилось к западу, в воздухе стало чуточку прохладнее, и было не так больно ступать босыми пятками по нагретой земле.
Мы поднялись на веранду и заглянули в окно: нани дома не было. Увидев нас, Грантик приподнялся в постели, лицо его по-прежнему было красное, как огонь.
— Смотри, Грантик, я тебе принес ранний виноград, — сказал я и опустил тяжелые грозди на стоявший рядом с тахтой табурет.
— Мне нельзя, — пролепетал Грантик и слабо улыбнулся пересохшими губами.
— Нельзя зеленый, а этот посмотри, какой спелый, — сказал я. — Правда, спелый, Тутуш?
— Ага.
Я был уверен, что брат заболел от недосмотра. Разве Мец-майрик не говорила об этом?
— Вы стойте на веранде, — велел я лопоухому Тутушу и Вагану, — и, как только увидите, что нани возвращается, стукнете в окно, ладно?
— Хорошо. — Ребята вышли на веранду.
— Ешь, Грантик, ешь. Ты попробуй, какой сладкий — ну прямо как сахар! — Я оторвал прозрачную ягоду и положил себе в рот.
Грантик протянул худую руку, взял большую тугую кисть и принялся есть. Я заметил, что по мере того, как он ел виноград, аппетит возвращался к нему. Покончив с одной кистью, он принялся за вторую, а потом за третью.
Когда раздался предупреждающий стук в оконное стекло, он уже заканчивал третью кисть винограда!
— Нани идет, — в панике сказал я, — дай сюда — я спрячу под тахтой.
Но я не успел.
— Вот, Грантик-джан, — сказала вошедшая нани, подозрительно оглядев меня и брата, — я принесла тебе свежего мацуна. — Вдруг она увидела пустые кисти винограда на полу. — А это что? Кто принес виноград?
— Никто, — ответил Грантик.