Она вернулась в августе, на праздники, но радоваться этому я боялась. Мы часто ходили на общественный пляж и совершенно сгорели, несмотря на кремы, которые она покупала со скидкой для сотрудников. С приветливыми соседями-купальщиками она говорила с фальшивым северным акцентом, как эмигрантка, – на ее месте мне было бы стыдно, и это потихоньку убило всю мою ностальгию.
Пока меня не решили вернуть, мы виделись еще один раз. В дверь позвонили, я открыла. На пороге стояла незнакомка с крашеными, тщательно выпрямленными волосами, а к ее ногам жалась маленькая девочка, и это была не я.
Лежа в темноте рядом с Адрианой, я думала, что Лидия могла бы меня спасти, даже, может быть, забрать ненадолго к себе, на Север. Но она снова переехала, и я потеряла ее след. Да и рановато было воображать себе нового спасителя.
12
Они выключили свет и прыгнули по кроватям. Когда я вошла в комнату, Серджо знаком приказал брату заткнуться, но приглушенный подушкой смех слышался еще пару минут. Винченцо не было с обеда, а Адриана в гостиной укачивала малыша. Я разделась, в гнетущей тишине скользнула под простыню и вдруг нащупала ногой что-то теплое, мохнатое, а главное – живое, движущееся и трепещущее. Мой вопль и два взрыва издевательского смеха раздались одновременно с несколькими болезненным уколами в лодыжку. Не знаю, как я добралась до выключателя, помню только, что обернулась взглянуть на кровать – а там копошится голубь: наворачивает круги, изо всех сил стараясь расправить крыло, как будто одного ему хватит, чтобы взлететь, а другое-то сломано у самого основания. Голубиный помет усеял чистые простыни. В конце концов он добрался до края матраса и грохнулся на пол.
Братья хохотали до слез. Привстав в кроватях, они от восторга хлопали руками по коленям, а несчастная тварь все пыталась подняться на ноги и взлететь. Устав наконец от этого зрелища, Серджо схватил голубя за здоровое крыло (без сомнения, сломав и его) и выбросил в окно.
Я заорала, что он – просто чудовище, и вонзила ногти ему в лицо, до крови расцарапав кожу. Он не защищался, даже не ударил меня, а только снова расхохотался, всем своим видом демонстрируя, что я при всем желании не смогу причинить ему боль, а тот, второй, в это время скакал по кровати, как обезьяна, и курлыкал, пытаясь подражать голубиному воркованию.
Пришедшему на шум отцу, чтобы хоть как-то их успокоить и разобраться, что, собственно, происходит, пришлось раздать обоим по паре оплеух: с молчаливого согласия жены, как только мальчишки выросли и ее сил перестало хватать, сыновей бил только он, она же занималась Адрианой, более или менее регулярно выписывая дочери подзатыльники.
– Мы же только слегка пошутили, – оправдывался Серджо. – Она что ни ночь визжит во сне, спать не дает, вот я и решил: раз уж все равно вопит, так пусть хоть повод будет.
На следующий день я помогала складывать уже высохшие простыни.
– Повнимательнее там с древесными клопами! Так и лезут на чистое белье, – велела мать, стряхивая на пол зеленую букашку, а потом совершенно естественным тоном сразу перешла от клопов к детям: – Гадко все вышло, как на мой взгляд. Младшего, конечно, тоже время от времени заносит, но он вовсе не такой уж хулиган.
– Они считают, что мне не место в этом доме, вот и издеваются. Почему бы тебе не вернуть меня туда, где я жила раньше?
– Потихоньку-полегоньку Серджо привыкнет. А ты со своей стороны постарайся не кричать во сне, это выводит его из себя.
Она на мгновение запнулась с ворохом белья в руках, и чуть ли не единственный раз в жизни взглянула мне в глаза, словно пытаясь ухватить ускользающую мысль.
– А помнишь, как мы с тобой встретились на свадьбе? Тебе было лет шесть, может, семь.
И воспоминания вдруг хлынули потоком, словно крупа из вспоротого мешка.