Меня раздевают. Стягивают сапоги. Перед глазами таз со снегом. Кто-то трет лицо, ноги. Вдруг вспоминаю про Полковника, рассказываю. Потом мне стало тепло, покойно, я вижу какой-то цветущий сад. А на земле снег, и на снегу стоит самовар. Две девушки в легких платьицах пьют чай…
— Дмитрич, Дмитрич!
Раскрываю глаза. Полковник смотрит мне в лицо. Он скалит два своих желтых передних зуба.
— Очухался? Вставай. Сейчас мы самый раз прогреемся…
За столом сидят Молочков и ветеринар Соснин. Ноги и лицо у меня горят, они намазаны гусиным жиром. Выпиваю стакан водки с чаем. Полковник притаскивает из сеней, держа за хвосты, двух волков.
— Тыща, Дмитрич. Половина твоя…
Узнаю: оказывается, я пробегал в лесу всю ночь, в деревню приехал под утро. Полковничиха сбегала к Молочкову, тот поднял Соснина. Они долго искали Полковника, оглашая лес криками, выстрелами. Едва вернулись на дорогу, увидели Полковника, волочившего по дороге за хвосты волков.
— Куда же ты делся, Полковник?
— Хе-хе, — скалит он два своих желтых клыка. Разве он где пропадет? Он нигде не пропадет. Он пристукнул второго волка, как и я, сбился со следа, угодил в какой-то овраг, из которого не мог выбраться. У него имелась бутылка самогона. Разложил костер, сидел, ждал меня.
— Молодые вы все еще… Молоды тягаться с Полковником?
Он подает мне очередной стакан.
— Еще пуншику пропусти.
Пунш — крепкий, сладкий и горячий чай наполовину с водкой. Лицо мое горит, кажется, будто оно распухает. Обмороженные щеки не позволяют даже поморщиться. Под говор мужиков забываюсь. Покуда дремлю, Полковник и Молочков поссорились.
Пересказав десятый раз о ночном происшествии, Полковник ударил себя в грудь, заявил, что он, Полковник, «ежедневно, еженощно» добывает себе деньги сам. Вот и за волками гнался, не убоялся смерти. Теперь получит тысячу рублей. Не то что некоторые; идут себе определенного числа на почту, получают по книжечке денежки. Это был намек на Молочкова, получающего пенсию. Захмелевший пенсионер не остался в долгу.
— Мы эту пенсию горбом заработали, — сказал он, ударив ладонью по затылку, — не то что некоторые другие…
— Что другие? — окрысился Полковник.
— А то.
— Что? Ну? Это ж ты об чем? — Полковник убрал руки за спину. Широко расставил ноги в растоптанных валенках. Жена его прошла с ведром в сени, бросив на ходу:
— Полно вам! Опять сцепились, кобели старые!
Я очнулся, лежу, наблюдаю за стариками.
— Собаками мы не были, — свирепо прошептал Молочков, — людей не разоряли, по лесам не гоняли. А ты, собака, в лес меня загнал, семьи решил, а теперь пенсии завидуешь? Позавидуй, что ж. У государства губа не дура, никому зря денежки не дает.
— Не дает? — взвизгивает Полковник.
— Не дает.
Лицо Полковника гримасничает, он часто, часто кусает губы. Сжав кулачки, бегает по избе, вдруг замирает.
— А отчего ж ты там не остался? Почему? Дознаться бы надо нам.
— Отработал свой век и приехал.
— Куды?
— В гнездо родное.
— A-а! В гнездо! По часам работал, а теперь и огород, и сенокос, и молочко дешевое? А не изволите ли обратно — с базара да с магазина пенсией питаться? А? В очередях и прочее?
— Это туда, где твой Семен с Фенькой-то? Сынок и дочка твои?
И Полковника будто что-то ужалило в поясницу. Присев, колотит кулачками по острым своим коленкам.
— Да, у городе мои дети. В голове у них мозг есть. Через то нужны там.
— А ты б заявил, посоветую тебе, сынка куда следует: мол, контра, из колхоза убег. Представьте его на поселение. А? Скольких ты упек таким манером? И сынка с дочерью туда же! Чего ж ты, Ефим?
— А! Дети мои в глазу сидят!
Полковник бросается на Молочкова, старики схватываются, кряхтят, приговаривая:
— А ты, собака, семьи меня решил!
— Мои дети в глазу сидят?
Соснин разнимает их, уводит Молочкова.
Некоторое время Полковник бегает по комнатам. Успокаивается на кровати. Вернулась Полковничиха. Ставит на лавку ведро с водой.
— Что, буянили, кобели?
— Да. Они часто так?
— Почитай, на месяцу раза два. Как нажрутся хмельного…
Днем пришла врач Цейхович. Осматривает меня, говорит, что дня через три можно выйти на воздух.
— Больничный нужно вам?
— Нет, не надо.
Вечером дремлю, а ночью сна ни в одном глазу. Полковник тоже выспался днем, бродит из угла в угол, что-то бормочет. Несколько раз уходит куда-то. Наконец возвращается с таинственно-воровским выражением на лице. Глядя на дверь, за которой спит жена, на цыпочках проходит к столу.