Если бы во время этой "молитвы" начальник кафедры партийно-политической работы Военно-политической академии имени В.И. Ленина генерал Владимир Дудник стоял перед Ельциным на коленях, зал принял бы это как совершенно естественное действо.
Прошло пять лет, и тот же генерал Дудник уже не "молился" на своего идола, а метал в него громы и молнии:
— Сегодня ясно, что Ельцину не удалось возродить величие и славу Отечества. Вместо обещанной демократии мы получили болтовню о ней. Вместо благосостояния — обнищание и без того нищих, вместо просвещения — государственную ложь без меры и конца. Вместо славы и величия национальный позор. Вместо обещанной военной реформы — бесконечную и бесславную войну, новых вдов, новую кровь и бесчисленные слезы… Скажем ему спасибо за то, что он сделал в начале пути к демократии, и попросим: освободите дорогу другим.
Дудник не одинок. Дудников у нас миллионы.
Когда мы избирали Ельцина в первый раз президентом, я бегал с переносной урночкой по квартирам, где лежали на "утках" неподвижные седоволосые старики, и радовался каждому бюллетеню, опускаемому в ящик.
Потом кумир просил меня "потерпеть до осени".
Я терпел.
Потом он обещал мне военную реформу.
Я верил.
Когда-то преподаватели меня учили: можно обмануть человека нельзя обмануть народ. Теперь я знаю: народ обмануть можно. В том числе и военный. И не однажды…
…Я вновь прокручиваю пленку с записью выступления Ельцина в Кремле 23 февраля 1996 года.
"Сегодня российским воинам, как и всему народу, приходится очень нелегко. Российские воины могут быть уверены, что государство и общество поддержат их не только словами признательности и благодарности. Самое серьезное внимание будет уделено насущным армейским проблемам, своевременному бюджетному финансированию приоритетных направлений военного строительства, решению социальных проблем военнослужащих и членов их семей…"
Не так давно к нам в Минобороны приезжала немецкая военная делегация. За чашкой чая разговорились с германским полковником. Ганс говорил:
— Я на слюжбе думать только слюжба. Ты на слюжба думать дэньги, квартира, кюшат, адэжда. Это пльохо.
Пльохо, Ганс. Очень пльохо. Я и без тебя это знаю.
Я знаю, что настоящий офицер чаще всего должен думать о двух вещах. О службе и о женщинах. Наверное, только тогда армия станет армией. Что же это за армия, если о деньгах думается чаще, чем о женщинах?
Теперь я понимаю: нехватка денег для армии сегодня для нас страшнее американских ракет. Отсутствие денег — вот то чудовищное универсальное оружие, которое день за днем убивает мою армию. Из-за этого солдаты выходят грабить на дорогах, стреляются офицеры, замирают полигоны, самолеты и корабли, пишут рапорты лейтенанты, живут по чужим углам полковники, взрываются ракетные установки и разведывательные спутники, голодают и разваливаются семьи, продаются уникальные военные технологии и военные тайны, разворовывается оружие, превращаются в торгашей генералы.
Это универсальное оружие убивает не только армию. Оно уничтожает и Россию как государство.
Подумаем и о потомках.
Песню "Вставай, страна огромная" лучше всего петь вовремя. Хотя, конечно, лучше вообще не петь ее без повода. Но помнить надо наизусть.
Я знаю, тогда из Кремля нам скажут:
— Дорогие российские воины! Ваш долг перед Отечеством…
А у меня сегодня долг перед сослуживцем. "Лимон".
Еду занимать деньги к Таньке-челночнице, бывшей жене моего друга.
— О, господин полковник! — закатывает глазки Танька, кутаясь в махровый купальный халат. — Прошу в мой штаб.
"Был бы я господином, ты бы ко мне ходила, — думаю я. — Пока же я — товарищ. И меня приперло".
Танькин "штаб" и мой "сарай" — приемные покои короля Брунея в сравнении со студенческой общагой. Одни дверные ручки, по-моему, не дешевле "мерседеса".
Танька наливает кофе и садится напротив меня, закинув ногу на ногу так, что я вижу кружевные краешки ее белоснежных трусиков. С такими ногами и без ходок в Турцию можно было стать миллиардершей. Отвожу глаза и мычу что-то о глубоком финансовом кризисе.
— Какие проблемы, полковник?! — Порывшись в сумке пухлой ручкой с бриллиантовым булыжником на пальце, она небрежно, словно пачку салфеток, швыряет на стол толстую пачку денег. — Бери все. Я сегодня добрая. Народ и армия едины!