О степени серьезности переформирования пехоты говорит тот факт, что многие новые части были созданы из 5-10 и более старых. Так, например, 70-я линейная полубригада была сформирована в 1796 году из 50-й, 134-й, 157-й полубригад, 73-го, 74-го полков (т. е. еще «неамальгамированных» частей старой армии), батальонов волонтеров Кальвадоса, Дордони, Эро, Лота-и-Гаронны, батальона «Равенство» и депо 12-го батальона парижских волонтеров. Впрочем, рекорд в этом смысле принадлежит 4-й линейной и 28-й легкой полубригадам, которые были сведены из 22 батальонов каждая, 63-я линейная была образована из 19 батальонов, 70-я – из 17 и т. д.[78]
Армия в результате переформирования стала еще более гомогенной, и с этого времени можно говорить об ее окончательном становлении в новой форме. Необходимо отметить, что, несмотря на резкое падение численности войск, боевые качества тех, кто оставался под знаменами, не падали, а скорее улучшались. Армия, ряды которой сильно поредели, закалилась в боях и лишениях. Остались те, кто имел достаточно доброй воли, те, кто верил еще в справедливость войны Республики против «тиранов», и те, кто надеялся отличиться и подняться по ступеням военной иерархии.
Рапорты инспекций, подробно характеризующие качества частей в эту эпоху, очень неодинаковы. Наряду с удручающими, есть и такие: «Инспектор увидел с большим удовлетворением те положительные изменения, которые произошли в 24-й полубригаде по сравнению со смотром, который он провел 19 мессидора IV года… Он нашел, что униформа офицеров в общем регулярна, что униформа унтер-офицеров и солдат настолько хороша, насколько позволяют обстоятельства… Офицеры в общем проявили много старания, чтобы экипировать и обучить часть. Солдаты показали точность в упражнениях и умение. Регулярность, с которой они действуют оружием, показывает, что с ними постоянно занимались…»[79]. В общем, степень подготовки офицеров в 1797 году оценивалась инспекторами как «хорошая» или «достаточно хорошая»[80].
Однако лучшим критерием качества войск является практика, умение солдат и офицеров действовать в боевой обстановке. В этом смысле документы показывают явные изменения по сравнению с эпохой создания республиканской армии.
Даниэль Решель в своем исследовании, посвященном маршалу Даву, приводит отчеты о действиях на поле боя различных французских воинских частей в период Директории. Особенно он обращает внимание на дошедшее до нас подробное описание боя при Ротенсоле в кампании 1796 года, где отчетливо видны практические приемы, в совершенстве применяемые французскими войсками.
Решель делает вывод: «Исполнение пяти фаз боя в течение нескольких часов, где с гибкостью переходят от наступления к обороне, где под огнем врага по желанию выказывают то спокойствие, то поспешность, где выделяют и снова вводят в батальоны стрелков с их взводами поддержки, где командующий с уверенностью по неуловимым признакам определяет состояние неприятеля – все это показывает высокое боевое мастерство, которым овладела эта армия…»[81].
Генерал Моро в своем письме от 5 мая 1797 года подтверждает данную мысль: «…Отброшенная часть (французская) не отходит в беспорядке и двухсот шагов; она снова строится и идет на неприятеля»[82].
Но если чисто боевые качества войск скорее улучшились, чем ухудшились, то связь армии с гражданским обществом была потеряна полностью.
Как уже было показано выше, якобинцы стремились до предела политизировать армию, и, следовательно, держать ее в курсе политической борьбы, распространять в среде солдат и офицеров свои идеи и, как необходимое средство этого, не только держать командование в узде, но и пытаться морально вознаградить воинов, воздать должное тем, кто на поле брани проливал кровь за Республику.
Новые властители Франции, быть может, менее жестокие, но в то же время более эгоистичные, были лишены пыла и энтузиазма, которые были свойственны якобинским «пассионариям». Они не могли зажечь и воспламенить сердца, но, как уже упоминалось, не обладали и возможностью удовлетворить желудки. Оставшиеся на передовой должны были сражаться, не чувствуя за собой поддержки страны, и не надеясь, как в первые годы революционных войн, на радостный прием в чужих краях.
Мысль о том, что «отечество коррумпировано», что республика продается с молотка, стала распространяться в войсках. На бивуаках говорили, что аристократы, возвратившиеся из эмиграции, готовятся уничтожить завоевания Революции, что им помогает аристократия богатства. Солдаты и офицеры, вернувшиеся после краткого отпуска, рассказывали, что в городах властвуют «мюскадены», что золотая молодежь избивает и убивает «патриотов» и особенно тех, кто носит военную форму. Приходилось собираться группами, чтобы отбиваться от нападений. На юге страны банды роялистов, к которым присоединились дезертиры и уклоняющиеся от военной службы, нападали на дилижансы, путников, изолированные фермы и деревни; убивали не только якобинцев, но и всех, кто носил трехцветную кокарду и, разумеется, униформу. Генерал Тьебо, в эту эпоху молодой офицер, рассказал в своих мемуарах, с какими опасностями было сопряжено его путешествие из Парижа в Итальянскую армию: «…Бастид был притоном сотни роялистов, составлявших одну из самых страшных банд этих краев… Разумеется, эти негодяи грабили и убивали всех тех, в ком они видели надежду на добычу, но самым главным для них была беспощадная война тем, кто служил Франции… Наша униформа была бы для нас смертным приговором»[83].