Из этого следует, что любая воинская специальность, это только официальная версия. Как надводная часть айсберга. То, что «под водой», может быть и не настолько хорошо отработано, чтобы по высшему разряду, но вполне сносно, чтобы это делать за деньги. И этого подводного очень много и оно, достаточно разнообразно. Типа: «Лудить, паять, ножи точить…»
Поэтому служба нетто (в чистом виде), не тяжёлая, но изматывающая. Это я про нашу, тех, которые на КП служили. Всё остальное – часто тяжёлое и, почти всегда, изматывающее. А если вдруг случалось делать то, что нравится, то оно нравилось, не потому что нравилось, а потому что всё другое нравилось ещё меньше или не нравилось совсем.
До армии я совсем не разбирался в званиях. В армии научили. Кроме этих знаний, как-то само собой мы приняли лёгкое презрение к званию ефрейтор, как переходной ступени эволюции между солдатом и сержантом. Придумал это не сами, когда пришли в полк, это уже было. Приняли как норму. Без «почему».
Поняв, что даже до маленьких звёзд за два года я не дослужусь, усилия в этом направлении не прилагал. Сначала слушался сержантов и ефрейторов как «старших по званию». Потом, как-то само собой, без видимых усилий с моей стороны, меня стали ставить всякими дежурными и старшими. Без торжественного присвоения очередных званий.
В армии звание и занимаемая должность часто коррелируется, т.е. соответствует. Часто, но не всегда. В моём случае, не соответствовала. Истерик по этому поводу я закатывать не стал, отказываясь от высот управления, которые не соответствовали званию рядовой. Шантажировать и вымогать звание, соответствующее моему положению на смене, тоже не стал. Так вот рядовым и водил смену.
Заодно научился управлять без рычагов воздействия. Какие у меня могли быть рычаги, когда я, рядовой, пытаюсь строем вести бойцов на смену? Никаких. И в морду не дашь (неуставные взаимоотношения) и из армии не уволишь (этот вариант не был предусмотрен совсем. А жаль). Но как-то управлялся и с толпой, и с разнокалиберными сержантами и ефрейторами, в этой толпе. Количество голов, вышедших из казармы, всегда соответствовало количеству голов, пришедших в столовую или на смену, без видимых повреждений.
Однажды мне всё-таки присвоили звание. Выделился/отличился. Сам командир полка заметил. Моим отцам командирам даже прошение писать об этом не пришлось. Сократил бюрократическую цепочку. А было это следующим образом. Ночная смена уже заканчивалась, на КП подтягивались офицеры. Я, открыв дверь приёмного отделения, издевался над Филей. Филя был нашего призыва. Безобидный, немного ранимый, беззлобный, быстро забывающий плохое, старший смены планшетистов. А, ещё он был ефрейтором и стремился (хотел) стать сержантом, но как-то завис на этой переходной ступени.
Над ним можно было пошутить, немного поиздеваться. Вообще я следил, чтобы в моей смене не было шуток, унижающих человеческое достоинство. Шутить можно, но не обидно. Гнобить – нельзя совсем. Надеюсь, всё так и было, как я думаю и как написал. Отношения не были идеальными, но вполне годными для нормальной жизни и службы. Неуставных отношений (мордобоя) в моей смене не было совсем.
Планшетисты на смене постоянно находятся в головных телефонах на длинных, но не бесконечных, шнурах. Филя тем утром стоял за крайним планшетом. Кто-то из моих радистов тарабанил ему засечки, Филя метался по планшету, расставляя точки и соединяя их прямыми. Времени на поболтать у него было немного. Значительно меньше чем у меня. А мне поболтать хотелось. Поболтать – это отдушина в почти бесконечных солдатских буднях.
Мы, радисты, обзывали планшетистов «тараканами», они пытались натянуть на себя прозвище «художники». Но то, где они находились и как там двигались было очень похоже на тараканов. А находились они в тёмном проходе между плексиглазовым планшетом, на котором рисовали, и стеной. Для того, чтобы нарисовать маршрут самолёта, они то припадали к самому полу, то карабкались под самый потолок. Иногда самолётов было несколько, и они или летели с разных концов, или в разные стороны разлетались. Тогда скорость метания планшетиста возрастала. Прозвище «дятлы», которое клеили нам «тараканы» не прижилось. Мы как были «музыкантами», так и остались, даже для «тараканов» – планшетистов.
Когда Филя, отрисовав очередную порцию засечек, присел на лавочку, я, через коридор, его окликнул: «Собака (обычное и необидное прозвище ефрейторов), подменись и пошли покурим». Филя, изобразив праведный гнев и желание со мной сразится, ломанулся ко мне, совсем забыв о том, что на голове телефоны. Длинна шнура позволила ему вынести в коридор только ногу. Телефоны слетели. Филя, развернувшись, убежал за ними. Очень похоже на привязанную собаку. Я что-то добавил ему в след, не смертельно обидное, но, вероятно, едкое. И тут, слева из коридора, голос командира полка: «Товарищ рядовой, ты почему ефрейтора собакой называешь?!» «Собака-друг человека, товарищ подполковник», «Я тебе такую друга собаку сейчас покажу!» И оглянувшись немного назад: «После завтрака, общеполковое построение!»